Проблема наследования смысловых и формальных структур мифа нарративными формами фольклора, к которым восходит мировая литература, исследовалась в трудах русских и зарубежных нарратологов, теоретиков мифа, фольклористов. Характер и степень этой взаимосвязи дискутируются до сих пор.
Показательно, что мифокритика с ее утверждением типологического единообразия сюжетов мировой литературы стала одним из источников нарратологии. Единая мифологическая основа сюжетной ткани мировой литературы, единство методов исследования мифа и нарратива, исторические и этнографические наблюдения - все, казалось бы, приводит к заключению о нарративе как одной из сторон мифологического осмысления событий. Это утверждение с некоторыми оговорками принимается большинством исследователей данных областей духовной деятельности человека. Так, Е.М. Мелетинский утверждает субстанциональное единство мифологический представлений и повествований о них: "языком протекающих во времени "достоверных" мифических событий описывается космическое и социальное "пространство" (1).
Рассмотрение повествования как одной из форм мифа, однако, приводит к некоторым сложно разрешимым проблемам. Так, формирование понятия времени, связываемое исследователями нарратива именно с повествовательной сюжетной формой описания опыта, трудно обосновать доначальным и циклическим образом времени в мифе. Далее, циклическая природа мифологических представлений (исключая эсхатологические мифы) не способствует признанию в мифе категории события: то, что было и будет вновь, циклическое умирание божества или вселенной не являются бесповоротными переменами. Этот список можно продолжить; однако становится ясно, что традиционные свойства нарративности не только не повторяют признаков мифического мироописания, но до некоторой степени противостоят им.
Решение данной проблемы предлагается В.Тюпой в концепции нарративного как общериторической модальности, то есть определенного типа дискурса, которому противостоят итеративный и перформативный.
Нарративную риторическую модальность В.Тюпа определяет как "текстопорождающую конфигурацию двух рядов событийности: референтного и коммуникативного" (2). Это определение позволяет рассматривать как нарративные не только вербальные, но и визуализированные объекты (если они способны к "текстопорождению"). Двуплановость нарративного сообщения отличает его от других типов дискурса.
Анарративные модальности, перформатив и итератив, отличаются прежде всего автокоммуникативностью. И если перформатив как непосредственное речевое действие (примеры - молитва, приказ, присвоение имени, клятва, просьба, брань, инструкция) явно противостоит нарративному описанию мира, то итеративная модальность очевидно конкурирует с повествованием как способ описания опыта.
Итеративная риторическая модальность (от латинского iteratio - повторение), фиксирующая неизменные, бессобытийные состояния, имеет целью описание константных законов природного и человеческого мира. Примерами итеративной модальности являются научный, философский, мифологический дискурс. Как и нарратив, они описывают мир по предзаданной схеме; но необходимость легитимации (научного знания) или веры (в мифологическое) существенно подрывает позиции итеративного дискурса как метода мироописания. Закономерно, что между способами описания мира существует определенное соперничество: по замечанию Лиотара, научное знание находится "в конкуренции, в конфликте с другим сортом знания, который мы будем называть : нарративом" (3).
В отличие от нарративной, итеративная модальность в широком смысле может быть представлена как описание. И хотя как разновидность дискурса итеративное высказывание предполагает коммуникативные ожидания, эта функция в сообщении вечных процессов и состояний факультативна. По сути научный или мифологический дискурс автокоммуникативны, так как лишь "овнешняют внутренние процессы мыследеятельности некоторого субъекта" (4).
Вопрос о степени итеративности мифологического знания может представиться спорным, так как мифологические сценарии - признанные образцы построения сюжета. Тем не менее такие исследователи мифа, как О.М.Фрейденберг, М.Элиаде, утверждают не-сюжетность доповествовательных форм мифа. Такое утверждение выглядит более обоснованным, если вспомнить об эпистемологической функции первобытного мифа: подобно современному научному знанию, он преследовал своей целью описание мира и его законов. Действие в мифе являлось не однократным, но повторяющимся, вечным пра-действием. Описание мира, сведенное "к повторению архетипических ситуаций, то есть к категориям, а не к событиям" (5), таким образом, по сути не являлось сюжетным, ведь "по самой своей сути сюжетная последовательность есть такое целое, внутри которого невозможны никакие повторения" (6).
Представляется справедливым заключение О.М.Фрейденберг о том, что нарратив, "сохранив весь былой инвентарь мифа", сделал его "персонажем, сценарием, сюжетом, но не самой "предметной" (протяженной) и "зримой" природой, нерасторжимой с человеком" (7). Нарративное описание мифологического мира предполагало не только определение позиции рассказчика, но и выделение из процесса жизни отдельных фактов и наделение их статусом события. Сюжетная форма описания опыта, по замечанию Барта, "одержала победу над принципом повторяемости и утвердила модель становящегося бытия" (8).
Таким образом, выделившись из мифа "в связи с кристаллизацией личного опыта" (9), нарратив (как событие рассказа о событии) обрел "двоякую событийность" (М.Бахтин), которая в русской теории нарративного стала отличительной чертой повествовательного дискурса.
Событие как тексто- и диксурсообразующий феномен наиболее точно соответствует предмету нарративного познания. Проблема определения феномена событийности также играет важную роль в отграничении нарративного и итеративного.
В этом отношении наиболее перспективным представляется определение Лотмана: "Событие мыслится как то, что произошло, хотя могло и не произойти", "уклонение от нормы", "нарушение некоторого запрета", "пересечение запрещающей границы" (10). Подобным образом формулирует понятие Рикер: "Событие - это то, что могло произойти по-другому" (11).
Эта черта событийности подробно рассматривается теоретиками нарратива, выстаивающими списки признаков событийности. Так, В.Шмид, определяя событие как "некое отклонение от законного, нормативного в данном мире, нарушение одного из тех правил, соблюдение которых сохраняет порядок и устройство этого мира", наделяет его следующими необходимыми свойствами: релевантность изменения (существенность, нетривиальность), непредсказуемость, консекутивность (необходимость последствий), необратимость, неповторяемость (12).
Генезис события как необратимого пересечения запрещающей границы, вероятнее всего, возводим к обряду инициации. Так, В.Пропп рассматривает в качестве сюжетной протосхемы первого нарративного жанра, сказки, матрицу инициации. О.М.Фрейденберг также связывает возможность рождения нарративного, событийно-необратимого дискурса из итеративного мифологического слова именно с обрядом инициации: "классические образцы древней наррации" обусловлены "семантикой появления на свет и оживания" (13).
Если рассматривать нарративную риторическую модальность как преодоление, "пересечение границы" итеративного мифологического постоянства, то закономерно заключение, что именно в нарративе зарождается "хронологическая иллюзия" (Р.Барт), понятие временной последовательности, изображаемое через линейную, а не циклическую последовательность событий и состояний.
С описанием временного опыта тесно связан феномен событийности как изменения мира, что обеспечивает онтологическую функцию сюжета - времяпостроение. Такая черта событийной последовательности нарратива, как детерминированность, по мнению П.Рикера, является одним из прообразов временной последовательности: "повествовательное время должно быть выведено из повествовательной логики" (14).
Мифологический генезис нарратива не вызывает сомнений, но задачей исследователей повествовательных преобразований мифа, как представляется, становится максимально четкое описание структуры нарратива и мифа как логических систем. Имея много общего (как и миф, нарратив укоренен в культуре, постулирует собственную аксиологию, формирует хронотоп), итеративное мифологическое и нарративное понимание и описание мира различны по исторической принадлежности. Повествовательная форма обобщения коллективного, а затем и индивидуального опыта, не теряя связи с мифологическими образами и мотивами, явилась новой стадией миропонимания, обусловленной конструированием взаимосвязанных понятий событийности, активности героя, хронологической необратимости.
В отличие от итеративного описания мира, удачность нарративного произведения состоит в нахождении новой точки зрения, создании нового художественного мира. Данная особенность повествования обуславливает способность литературы, искусства повествования, как никакой другой отрасли деятельности человека, "прорываться через тот горизонт, который привычка, рутина, невежество и усталость : вписывают в нашу повседневную жизнь" (15).
Литература
Главная ||
Вверх ||
Назад