Образование государства в США принадлежит к числу тех тем, которые активно обсуждались как в зарубежной, так и отечественной исторической науке. Сложились разнообразные историографические подходы и взгляды, среди которых выделю главные. В исторической науке США одним из главенствующих всегда был тот подход, который обосновывал эволюционность и преемственность в развитии американского государства. Согласно ему, в американском обществе уже в колониальный период оформились основы демократического представительного правления, которые были только закреплены в период революции конца XVIII в., носившей, следовательно, не обновленческий, а консервативный характер - революция преследовала цель не изменить, а закрепить демократические политические принципы колониальной эпохи, спасти их от узурпаторских поползновений английской власти.
Второй главный подход, напротив, обосновывал радикально обновленческий характер воздействия революции на американское государство: согласно ему, демократические политические начала в колониальный период или вообще отсутствовали, или были крайне не развиты, этот недемократизм колониальной политической системы был главной причиной, вызвавшей к жизни революцию, которая была не столько антиколониальной войной, сколько "внутренней революцией", пришедшей, в первую очередь, к серьезному изменению именно государственной власти. В рамках второго подхода, в свою очередь, сложились две различающиеся концепции: согласно одной, революция создала образцовое демократическое государство, а согласно другой, это государство обладало и многими недемократическими чертами [1].
В отечественной историографии советского периода в целом доминировал тот взгляд, что основы американской государственности оформились в горниле революции конца XVIII в., что в сравнении с колониальной политической системой они отличались большим демократизмом, но этот демократизм обладал классово-буржуазным характером и удовлетворял интересы буржуазно-плантаторского блока. В постсоветский период на отечественную американистику оказало влияние изменение политического контекста российской исторической науки, возникновение плюрализма научных мнений и школ. Появились оценки американского прошлого, близкие к оценкам либеральных и консервативных обществоведов США и рассматривающие различные аспекты прошлого и настоящего Соединенных Штатов в сугубо положительном ключе. В то же время ощущался и ощущается дефицит всесторонних профессиональных исследований, опирающихся на новые подходы, как и углубленного теоретико-концептуального осмысления важных проблем истории США, впрочем, как и их настоящего. Среди немногих оригинальных исследований ранней американской истории можно отметить коллективную монографию петербургских историков, в которой собран богатый фактический материал о формировании различных компонентов американского государства в ходе Войны за независимость и образования США [2]. В настоящей статье я, опираясь на собственные исследования ранней политической истории США и используя новые возможности отечественной исторической науки, ставлю целью сформулировать цельную концепцию этапов образования американской государственности, их преемственности и отличий, как, конечно, и характера этой государственности на каждом из этапов.
Основы американской государственности стали формироваться в период колониальной зависимости от Англии. В этот период в ее эволюции различимы два крупных этапа: до и после английской Славной революции 1688 г. На первом этапе возникли три типа колоний - королевские, собственнические (основанные крупными английскими феодалами) и корпоративные. Во всех трех типах зарождались и укоренялись начала представительного правления, воплощенного в первую очередь в деятельности выборных ассамблей, созданных во всех колониях. Отчетливо проявилась тенденция укрепления не только начал представительного правления в каждой из колоний, но и их самоуправления, то есть ослабления зависимости от английских сюзеренов и государственных институтов. Казалось бы, английская Славная революция 1688 г. должна была еще более закрепить эти начала, но в действительности после нее политическое развитие Северной Америки оказалось более противоречивым, чем прежде. С одной стороны, укрепление позиций парламентаризма, либерализма и конституционализма в самой Англии вело к распространению демократических установок в мировоззрении и политической культуре американцев, рассматривавших себя как тех же англичан, но только переселившихся в Новый Совет. С другой стороны, однако, после 1688 г., как это ни парадоксально, наблюдалось усиление колониальной зависимости Северной Америки от Англии, что имело следствием нарастание в политическом управлении североамериканских провинций недемократических черт.
Хотя в самой Англии после 1688 г. прерогативы монарха резко ослабели, в Северной Америке они, напротив, возросли, а власть его противовеса в Новом Свете - местных ассамблей - начала ущемляться. Английская монархия стала не только наводить порядок в королевских колониях, но и расширять последние за счет колоний собственнических. К середине XVIII в. в Северной Америке остались только три собственнические колонии - Мэриленд, Пенсильвания и Делавэр. Сохранялись две корпоративные колонии - Род-Айленд и Коннектикут. Остальные восемь колоний были королевскими. Исполнительная власть английских монархов в Северной Америке осуществлялась при помощи губернаторов, а законодательная - посредством королевских инструкций. В целом монарх олицетворял политическую власть метрополии в отношении колоний. Правда, со временем в управление колониями стал вмешиваться и парламент, но его вмешательство отнюдь не способствовало либерализации колониальных порядков. Попытки Вестминстера издавать законы в отношении американцев особенно участились после Семилетней войны 1756-1763 гг. и, подобно королевским указам и инструкциям, они ограничивали права и свободы американцев.
По формальным меркам американские колонии в XVIII в. воплощали столь почитаемую в Англии систему "смешанного правления". По характеристике современника, власть в колониях в "лице губернатора, представлявшего короля, была монархической, в лице Совета - аристократической, в лице палаты представителей или избранников народа - демократической" [3]. Но вот соотношение и реальное значение этих властей в Северной Америке имели серьезные отличия от Англии.
Ключевой фигурой в удравлении колоний в XVIII в. был губернатор. В корпоративных колониях Род-Айленде и Коннектикуте губернаторы избирались ассамблеями, во всех остальных они назначались или английским монархом или собственниками колоний. Губернаторы королевских и собственнических колоний (ниже речь пойдет о них) обладали всей полнотой исполнительной власти, а также сохраняли обширные законодательные полномочия, прежде всего обладали правом абсолютного вето в отношении решений колониальных ассамблей, как и правом созыва и роспуска законодательных собраний. Наконец губернаторы располагали всей полнотой судебной власти: создавали колониальные суды, назначали судей всех уровней и исполнителей судебных решений, даровали помилования и амнистии по всем видам преступлений.
В качестве второй ветви американского смешанного правления выступали колониальные советы. Назначаемые губернаторами, последние соединяли в себе как исполнительные, так и законодательные полномочия: с одной стороны, они были как бы министерскими кабинетами при губернаторах, помогая им во всех делах, с другой -выступали в качестве верхней палаты законодательной ветви, обладая правом вето в отношении решений нижних палат. Советы также помогали губернаторам в принятии судебных решений. В целом советы были скорее частью "монархической", нежели самостоятельной "аристократической" ветвью.
Если столь огромное число полномочий находилось в руках "монархической" ветви, то что же оставалось для ветви "демократической" и можно ли говорить о ее реальном значении? Эта проблема породила широкую и длительную дискуссию среди американских исследователей. Во второй половине XX в. наиболее авторитетные исследователи, среди них Дж. Грин, Дж. Поул, Б. Бейлин, Э. Морган, пришли к выводу, что власть колониальных ассамблей, формально уступая власти губернаторов, фактически постоянно возрастала, приобретая реальное влияние. Влияние ассамблей основывалось главным образом на том, что им удалось шаг за шагом сосредоточить в своих руках власть над финансами и бюджетом, поставив губернаторов в зависимость во всех их расходах. Ассамблеи повсеместно получили право вводить налоги, определять ежегодный бюджет колоний, устанавливать размеры жалованья для всех должностных лиц, включая самого губернатора. Используя финансовую зависимость исполнительной власти от законодательной, ассамблеи неоднократно принуждали губернаторов утверждать те или иные законопроекты, назначать нужных им людей на различные должности, принимать угодные им решения. Все это, однако, не отменяет фактов давления губернаторов на ассамблеи: их подчинения, роспуска, переноса заседаний, навязывания им соответствующих решений и назначений. Взаимоотношения ассамблей с губернаторами превратились в нескончаемое сражение, в котором, как свидетельствовал колониальный опыт, у ассамблей не было шансов на решающую победу.
В историографии одним из дискуссионных всегда был вопрос о том, насколько демократичной была "демократическая ветвь" политической власти в колониях, В первой половине XX в., преобладало мнение историков-прогрессистов об относительной узости американского электората и, следовательно, недемократизме колониальной политической системы. С середины XX в. распространилась точка зрения школы консенсуса о том, что в выборах в колониальной Америке принимали участие до 90%. взрослых белых мужчин и укоренении в ней "демократии среднего класса". На современном этапе возобладал взгляд, впервые обоснованный Ч. Уильямсоном, что избирательным правом в колониях пользовались от 50 до 75% взрослых белых мужчин [4]. Избирательный корпус в Северной Америке был, безусловно, более демократичен, чем в Англии, но если принять во внимание, что взрослые белые мужчины составляли около 20% - американского населения, тогда можно заключить, что он составлял от 10 до 15% населения и, следовательно, был достаточно узок.
Вопрос о степени демократизма американской государственности колониального периода предполагает анализ не только того, насколько был широк избирательный корпус, но и того, обладал ли он реальным влиянием на власть. Совокупность накопленных исторической наукой данных позволяет, на мой взгляд, заключить, что не только в "монархической" ветви колониальной власти, но также и в демократической" власть сосредоточилась в руках узкого круга провинциальной элиты. Если списки колониальных советов на 90% состояли из фамилий "первых семей" Америки, то в провинциальных ассамблеях, выборных органах, не менее 85% составляли выходцы из верхних 10% колониального общества. Причем семейственность была характерна и для выборных ассамблей, так что в них из поколения в поколение заседал узкий круг лиц, носивших одни и те же фамилии. Элитарный характер выборных ассамблей объяснялся тем, что имущественный ценз для депутатов был на несколько уровней (в некоторых колониях в 10 раз) выше, чем для избирателей, и тем, что согласно нормам американской политической культуры того времени, избрания на государственные должности заслуживали только люди состоятельные и из уважаемых семей.
В целом можно заключить, что в колониальный период американской государственности ее представительно-демократические начала оставались слаборазвитыми и находились в подчиненном положении по отношению к элитарно олигархическим началам [5]. При этом консервация элитарно олигархических начал определялась, в первую очередь, колониальной зависимостью Северной Америки от Англии, и ее ликвидация являлась главным условием укоренения и развития демократии. Неслучайно поэтому, что антиколониальная революция, разразившаяся в 1775 г., послужила мощным импульсом глубоким внутриполитическим преобразованиям и означала начало второго и в системообразующем плане главного периода оформления американской государственности.
Значение антиколониального восстания для обновления государственной власти раскрылась в течение одного года: за этот короткий срок в Северной Америке была полностью ликвидирована монархическая ветвь государственности и утвержден республиканский строй, который на протяжении всего колониального периода воспринимался не более как утопия. Как выяснилось, американцы были приверженцами парламентарной монархии исключительно по причине сохранения колониальных уз с Англией, а стоило только провозгласить независимость, как они в мгновение ока стали республиканцами. Республиканская революция осуществилась в 1776 г.: в течение этого года все колонии провозгласили себя республиками и ликвидировали все монархические атрибуты. Начался республиканский период формирования американской государственности, в котором различимы два этапа: первый от 1776 до 1783 г. можно обозначить как этап демократического республиканизма, а второй -с 1783 по 1787 г. ~ как этап элитарного республиканизма.
Итак, в 1776 г. республиканизм выступил в качестве основы американской национальной политической идеологии и американской государственности. В рамках республиканизма с самого начала выступили две главные силы: демократы, намеревавшиеся всесторонне преобразовать политический строй Северной Америки, и умеренные, которые, приняв республиканизм, вместе с тем хотели расширить и упрочить уже имевшиеся у собственного верхнего класса американского общества контроль над политической системой. На этапе 1776-1783 гг. успех сопутствовал демократам: после сокрушения колониальной системы во всех тринадцати колониях, а теперь уже штатах, была не только утверждена республиканская форма правления, но и осуществлены радикальные преобразования основных компонентов государственности. На втором этапе, после победы над Англией и обеспечения национальной независимости, верхний класс перешел в контратаку на "внутреннем фронте" и консолидировал политическую власть в своих руках, освобождая республиканскую государственность от демократических "излишеств".
После провозглашения в июле 1776 г. американской независимости в США на равных развиваются антиколониальная и внутриполитическая революция, причем создается впечатление, что к внутриполитическим преобразованиям, стержень которых составляло формирование новой государственности, американцы проявляли большой интерес. Ведение войны было вверено Вашингтону и его армии, большинство же политических умов погрузились в написание и реализацию всевозможных конституционных проектов. В Америке начался своего рода конституционный бум. выразившийся, по словам одного из патриотов, Ф. Ли, в том, что все американцы, умеющие пользоваться пером, "обратились к написанию Конституции" [6].
Это массовое "увлечение" американцев разъяснил Т. Джефферсон, подготовивший одновременно с Декларацией независимости три проекта конституции для своего родного штата Виргиния:
"Сейчас это, по сути, самое увлекательное занятие) которому желает посвятить себя каждый гражданин. В нем смысл всей нашей борьбы. Если у нас утвердится плохое правительство, то это будет означать, что вполне можно было жить в согласии с дурным правлением, навязываемым из-за океана, не подвергая себя ненужному риску и не принося жертв на полях сражений" [7].
Причем на первом этапе патриоты, как вспоминал впоследствии Д. Адаме, меньше всего думали о "консолидации огромного континента под началом единого национального правительства". Напротив, они были уверены, что бывшие колонии, ставшие называться государствами (по-английски states: в русском языке это английское слово стало транскрибироваться как "штаты". - B.C.), навсегда останутся именно "конфедерацией государств, каждое из которых будет иметь отдельное правительство" [8]. Это убеждение подкрепилось ссылками на классиков политической мысли от Аристотеля до Монтескье, доказывавших, что республики, в отличие от монархий, могут устоять только на небольших территориях. Главные усилия американцев оказались сосредоточены на политическом обустройстве каждого отдельного штата.
Демократам была свойственна вера в то, что характер политической власти определяется в первую очередь конституцией. Неслучайно с началом революции в США оформляется культ конституционализма. При этом были усвоены новые, отличающиеся от колониального периода, понимание и определение конституции. Первым новое определение в январе 1776 г. дал Т. Пейн, который отказался признавать в качестве конституции то, что понималось под ней в Англии - разрозненные хартии, парламентские билли и судебные решения, подчас противоречившие друг другу. Пейн предложил свое определение конституции, которым и стали руководствоваться американцы:
"Это свод положений, на который можно ссылаться, цитируя статью за статьей. На его принципах должны зиждиться государственная власть, характер ее структуры и полномочий; способ избрания и продолжительность существования парламентов или других подобных органов, как бы их не называли; полномочия, которыми будет облечена исполнительная власть в государстве, - словом, все то, что касается полной организации гражданского управления и принципов, которые лягут в основу ее действий и которыми она будет связана" [9].
В начале Войны за независимость в среде демократов была выдвинута та идея, что конституция может приниматься только в результате непосредственного волеизъявления избирателей. Она получила практическое воплощение в двух штатах - Массачусетсе и Нью-Гэмпшире. Но большую популярность завоевала другая демократическая идея, провозглашавшая, что конституция должна одобряться специально созданным для этой цели конвентом. В отличие от обычных законодательных собраний, он должен был избираться на более широкой основе. В 1787 г. демократы единодушно потребовали, одержав в этом вопросе верх, передачи федеральной Конституции для ратификации чрезвычайным конвентам штатов, обладавших более широким представительством в сравнении с обычными легислатурами. Результатом стало то, что проект федеральной Конституции, выработанный умеренными отцами-основателями в Филадельфии был подвергнут на многих конвентах штатов острой критике, а более половины среди них согласились одобрить Конституцию только при условии, что она будет дополнена Биллем о правах (он был принят в 1791 г.).
Что касается конституций штатов, то они были одобрены четырьмя способами. В Массачусетсе и Нью-Гэмпшире их ратифицировали рядовые избиратели. В Нью-Джерси, Виргинии и Южной Каролине революционные провинциальные конгрессы приняли конституции штатов, не будучи уполномочены на то специально избирателями. В Пенсильвании, Нью-Йорке, Делавэре, Мэриленде, Северной Каролине и Джорджии конституции штатов были выработаны и одобрены специально избранными для этой цели собраниями, которые выступали в качестве и конституционных конвентов и легислатур. Род-Айленд и Коннектикут, в которых все органы власти создавались на выборной основе еще до революции, преобразовали в конституции колониальные хартии, изъяв из них упоминания о королевской власти. Конституции штатов революционного периода были краткими, но емкими документами. Их содержание свидетельствовало о разрыве с государственным устройством колониальной поры в ряде принципиальных отношений. Отныне все органы власти повсеместно начали создаваться на выборной основе, а невыборные монархическая и аристократическая ветви были ликвидированы. Американские провинции стали чисто республиканскими государствами.
Одна из демократических черт конституционных преобразований революционной эпохи - расширение избирательного права за счет некоторого снижения имущественного ценза. Выдвигалась и идея полной его отмены, но она не получила широкой поддержки, законодательные собрания штатов ограничились его снижением. В Пенсильвании к выборам были допущены все мужчины - налогоплательщики старше 21 года, в Нью-Йорке понижался вдвое имущественный ценз для тех, кто участвовал в выборах нижней палаты, в Нью-Джерси, Джорджии и Нью-Гэмпшире имущественный ценз более не связывал право голоса с владением недвижимостью. В штате Вермонт, образовавшемся в результате отделения от Нью-Йорка одного из западных графств, право голоса распространялось на всех свободных мужчин. В Мэриленде, Северной и Южной Каролине имущественный ценз стал более либеральным. В Коннектикуте, Род-Айленде, Виргинии и Делавэре он сохранился без изменений, а в Массачусетсе был несколько повышен [10]. В целом же конституции штатов способствовали расширению мелкобуржуазной части электората.
Демократический характер носило расширение во многих штатах норм представительства западных территорий, означавшее еще большее возрастание роли мелкобуржуазных избирателей. До 1776 г. почти во всех без исключения провинциях квоты представительства в ассамблеях создавали явное преимущество приатлантических графств над западными районами. В Пенсильвании, например, к началу 1776 г. три восточных графства совместно с административным центром Филадельфией избирали в ассамблею 26 депутатов, а восемь западных графств, где жила половина колонистов, лишь 15.
Уже в первые годы революции нормы представительства для западных районов, населенных по преимуществу мелкими фермерами, были существенно расширены. В Южной Каролине западные районы, не имевшие ни одного представителя в колониальной ассамблее, получили в 1778 г. право избирать 76 депутатов в нижнюю и 11 - в верхнюю палату. Восточные графства, посылавшие в нижнюю палату 126, а в верхнюю 18 человек, сохранили контроль над законодательным собранием, но их прежнему монопольному положению в представительном органе власти был положен конец. Наиболее радикальными оказались последствия расширения представительства для западных районов в Пенсильвании. Согласно нормам представительства, определенным конституцией штата 1776 г., восточные графства имели в нижней палате 24 места, а западные - 48 [11].
В проектах организации государственной власти демократы опирались на принципы, ставшие классическими в идеологии Просвещения. Наипервейший среди них - разделение властей. Большинство американских демократов давали ему своеобразную трактовку: судебной власти особого значения не придавалось, законодательная власть серьезно возвышалась, а исполнительная ущемлялась. Исполнительная власть казалась демократам наиболее опасной для свободы: она ассоциировалась в их сознании с деятельностью губернаторов колоний и английского монарха. В конституциях штатов проявилась четкая тенденция возвысить законодательную власть, как наиболее близкую к избирателям, а исполнительную превратить в ее служанку.
Возвысив среди всех ветвей власти законодательную, составители конституций штатов сосредоточились на вопросе о ее наилучшем устройстве. Признанный европейский авторитет в этом вопросе, французский мыслитель Ш. Монтескье полагал, что законодательная власть должна воплощать "смешанное правление": одна ее палата призвана защищать интересы привилегированного сословия, а другая - представлять народ. Эта схема была воплощена в английском парламенте, который и послужил моделью "смешанного правления" для Монтескье. Считалось, что законодательная власть в колониальной Америке также соответствовала этой схеме.
Американские демократы и составители многих конституций штатов отвергли принцип "смешанного правления" как ставивший элиту в привилегированное положение. Весьма широкое распространение получила идея создания законодательного собрания из одной палаты, что означало уравнение представительных прав разных слоев избирателей. Она получила и практическое воплощение: однопалатные законодательные собрания были созданы в Пенсильвании, Джорджии и Вермонте. В других штатах была создана двухпалатная законодательная власть, но назначение верхней и нижней палаты, как правило, видели не в раздельном правительстве разных социальных слоев, а в обеспечении внутри законодательной ветви принципа "сдержек и противовесов". Кроме того, во всех случаях нижние палаты пользовались большими полномочиями, чем верхние.
Нижние палаты были более демократичны, чем верхние. Они повсеместно переизбирались ежегодно (исключение составлял Мэриленд, где устанавливался двухгодичный срок полномочий членов палаты представителей), что должно было обеспечить максимальный контроль над палатами со стороны избирателей. Для верхних палат подобный минимальный срок был уже исключением, большинство из них избирались на срок от трех до пяти лет. Во всех штатах, кроме Виргинии и Делавэра, имущественный ценз для кандидатов в сенаторы был выше, чем для депутатов нижних палат. В Северной Каролине и Нью-Йорке сенат избирался более узким электоратом, нежели нижняя палата. Сенаты значительно уступали в численности нижним палатам.
В целом именно нижние палаты олицетворяли демократические перемены революции. Об этом свидетельствует изменение их социального состава: число делегатов от верхнего класса по подсчетам Дж.Т. Мейна, снизилось в нижних палатах с 60 до 35%, а представительство фермеров и ремесленников увеличилось с 20 до 40% [12]. В верхних палатах картина отличалась и превосходство верхнего класса сохранилось и, тем не менее, по заключению того же Мейна, сенаты революционного периода, как правило, не решались вступать в оппозицию к нижним палатам. Консервативный характер носила деятельность одного мэрилендского сената [13]. Законодательным собраниям были переданы многие традиционные полномочия исполнительной власти: объявление войны и заключение мира, назначение должностных лиц, в том числе и членов исполнительных советов, казначея, генерального прокурора, судей и пр., создание армии, ведение международных дел и заключение договоров, право помилования и некоторые другие. Наконец, в большинстве штатов законодательные собрания получили право избирать главу исполнительной власти. Это явно нарушало классическую схему разделения властей и означало подчинение исполнительной власти законодательной. Оно подкреплялось наделением законодательных собраний правом импичмента - отстранения от должности главы и других представителей исполнительной власти [14].
Схема организации исполнительной власти, восторжествовавшая в конституциях штатов, также заключала тенденцию к ее ослаблению. Пенсильвания, Делавэр, Нью-Йорк и Южная Каролина, порывая с прошлым, отказались именовать главу исполнительной власти губернатором и нарекли его в своих конституциях президентом. И уже все штаты, за исключением Южной Каролины, отвергли общепринятый в колониальный период принцип единой и неделимой исполнительной власти, наделявшей таковой во всем объеме одно лицо. Конституции штатов противопоставили ему принцип коллегиальной исполнительной власти. В каждом штате создавался исполнительный совет, губернатор (или президент) являлся не более как его председателем. Дальше всех в умалении роли главы исполнительной власти пошли пенсильванцы - президент совета признавался ими только "первым среди равных". Американские губернаторы колониального периода контролировали деятельность выборных ассамблей при помощи абсолютного вето. Большинство конституций штатов революционного периода лишали исполнительную власть не только абсолютного, но и отлагательного вето (оно закреплялось за губернаторами только в Массачусетсе, Нью-Йорке и Южной Каролине), В конституциях 9 из 13 штатов вводились ежегодные перевыборы губернаторов (в остальных штатах они переизбирались раз в два или три года). В большинстве штатов ограничивалось переизбрание в должности главы исполнительной власти одного лица. В целом государственное устройство штатов претерпело в сравнении с колониальными временами радикальные изменения, соответствовавшие воззрениям демократического крыла.
Подходы, созвучные демократическим доктринам, оказали существенное влияние и на формирование в 1776-1783 гг. центральной североамериканской власти. В глазах большинства патриотов единственной конкретной формой централизованной власти накануне революции выступала метрополия. Неудивительно, что центральная политическая власть долгое время рассматривалась ими как главный источник деспотизма, а ее искоренение объявлялось одной из важнейших целей Американской революции. В канун революции и на ее первом этапе патриоты относились отрицательно к любому проекту, если только общеамериканскому правительственному органу в нем делегировались обширные полномочия. В 1776 г. Континентальный конгресс, выступавший в роли общеамериканского политического органа, одобрил проект Статей Конфедерации, объединительный государственный документ, переданный для ратификации штатам. Он провозглашал вступление североамериканских штатов в "прочную лигу дружбы" и в первой по важности (второй по счету) статье объявлял, что "каждый штат сохраняет суверенитет, свободу и независимость" в осуществлении прав, "определенно не делегированных Соединенным Штатам, собравшимся в Конгрессе" [15]. Поскольку о верховенстве Конфедерации не упоминалось, штаты выступали как самостоятельные государства. Все права Конгресса. в том числе и "исключительные", сопровождались оговорками, подчеркивавшими суверенитет штатов. Так, для реализации "исключительных прав" Конгресса требовалось согласие не менее двух третей штатов. Среди прав, делегированных Конгрессу, явно не доставало самых важных, без которых он не мог претендовать на роль сколько-нибудь эффективного органа. Конгресс был лишен права вводить налоги и ввозные пошлины, что превращало его во "власть без кошелька", вечного просителя и должника легислатур штатов. Он был лишен и права регулировать торговлю между штатами, что быстро привело к бесчисленным "экономическим войнам" между ними. Конгресс был наделен правом арбитража всевозможных споров между штатами, но не располагал средствами принуждения к исполнению своих решений. Во всех случаях он должен был рассчитывать на добрую волю правительства штатов.
Из трех ветвей власти - законодательной, исполнительной, судебной - Статьи Конфедерации зафиксировали создание лишь одной, законодательной, в лице Конгресса. Что касается исполнительного органа, то он выступал в качестве придатка законодательного: Конгресс мог создавать из своих делегатов всевозможные комитеты, наблюдавшие за проведением принимаемых решений в жизнь. Исполнительная власть оказалась крайне распыленной: Конгресс отказался назначить как главу исполнительной власти, так и какое-либо подобие исполнительного совета. Только в 1781 г. под давлением объективных обстоятельств Континентальный конгресс отважился создать в обход Статей Конфедерации иностранный, военный, военно-морской и финансовый департаменты и поставить во главе каждого из них постоянного секретаря.
Сам Конгресс состоял из одной палаты, ее депутаты ежегодно сменялись легислатурами штатов и могли быть в любой момент отозваны. Каждый штат, независимо от числа делегируемых депутатов, имел на заседаниях Конгресса один голос. Как показала политическая практика революционного периода, члены Конгресса воспринимали себя зачастую как посланников суверенных республик, обязанных неукоснительно проводить в жизнь волю своих легислатур. Временами правительства штатов как будто вообще забывали о существовании Конгресса. В 1784 г. в Конгрессе едва наскребли кворум для утверждения договора с Англией, признававшего независимость США.
Для ратификации Статей Конфедерации требовалось единодушное согласие всех штатов. Это привело к тому, что они вступили в силу только 1 марта 1781 г. Окончательный вариант Статей Конфедерации отличался от проекта в одном пункте: право собственности на западные земли закреплялось не за штатами, а за Континентальным конгрессом (только при этом условии согласился одобрить Статьи Мэриленд, у которого не было собственного фонда свободных земель).
Статьи Конфедерации внешне соответствовали демократическим принципам. Так, они провозглашали создание однопалатного Континентального конгресса, максимально ослабляли исполнительную власть. Для ряда американских историков это послужило основанием утверждать, что принятие Статей Конфедерации означало торжество демократического крыла революции и поражение умеренных [16]. Подобное мнение представляется не вполне убедительным. Дело в том, что в Континентальном конгрессе, выработавшем Статьи Конфедерации, демократы никогда не были в большинстве. Этот документ отразил в первую очередь острые разногласия между штатами, их нежелание поступиться своими экономическими и политическими интересами ради достижения национального единства. Сторонники Статей Конфедерации скорее воспользовались демократической аргументацией для того, чтобы закрепить суверенитет штатов. Что же касается непосредственно демократов, то отнюдь не все из них были децентралистами, а некоторые, среди них Пейн и Франклин, одними из первых выступили за провозглашение верховенства Континентального конгресса в отношении правительств штатов.
Обращает на себя внимание тот факт, что соотношение сил между децентралистами и централистами менялось в пользу последних на каждом новом этапе революции. До революции и в начале ее сторонники сильной центральной власти исчислялись единицами, а идея политической децентрализации значилась на одном из первых мест среди лозунгов патриотического движения. Однако постоянное и резкое ухудшение экономических и политических позиций Конфедерации, отказ правительств штатов от финансовых обязательств перед Континентальным конгрессом и одновременно их неспособность из-за "разнобоя" интересов и политических позиций справиться с самыми насущными вопросами, в том числе военными, привели к росту популярности идеи сильного федерального правительства. Этому благоприятствовало и совместное участие американцев в континентальной армии, резкое возрастание в ходе войны общеамериканских проблем.
Централизация государственной власти объективно отвечала общенациональным интересам США, она являлась условием сохранения и развития их экономической независимости, политического престижа на международной арене, где властвовали европейские монархии. Этот смысл и направленность государственной централизации понимали Пейн, Франклин, другие американские демократы, к ее восприятию подходили и народные массы, преимущественно и в первую очередь городские слои. Существуют много свидетельств открытых выступлений ремесленников и рабочих, заинтересованных в защите национальной промышленности от иностранной конкуренции и борьбе с инфляцией, в пользу сильной федеральной власти. Однако инициал тива централизации государственной власти, как и сама организация сильного федерального правительства, оказались делом рук политической элиты США, использовавшей централизаторские настроения части "низов". Американские "верхи", взяв в свои руки формирование сильного центрального правительства, сумели реализовать свои социальные интересы и цели и компенсировали экономические и политические потери, которые они понесли на первых этапах революции. Если перестройка государственного управления на первых этапах испытала сильнейшее воздействие демократов, то его консолидация была осуществлена в соответствии с замыслами элиты. Среди этих замыслов на первом месте стояла ликвидация демократических "излишеств" политической системы революционной поры, отстранение от государственной власти мелкобуржуазных фракций и ее концентрация в руках "верхов".
Политическое движение американских верхов, сумевшее инициировать и создать сильное общенациональное государство, получило название федералистского. В эволюции этого движения, завершившегося триумфом с принятием Конституции 1787 г., различимы два этапа.
На первом этапе - с конца 1770-х по 1783 г. - в федералистском движении доминировали экономические и внешнеполитические мотивы. Его платформа включала требования широких внутренних (на выгодных для крупных кредиторов условиях) и внешних займов, создания национального банка с целью финансирования расходов на ведение войны и оптимального использования отечественных капиталов, наделения Континентального конгресса правом огосударствления свободных земель, а особенно же меры, направленные на создание финансовых фондов центрального правительства. Уже одна экономическая платформа федералистов оказалась несовместимой с принципами суверенитета штатов, закрепленного Статьями Конфедерации 1781 г., и предполагала их радикальный пересмотр или даже отмену.
Социальные мотивы федералистов оформились в полной мере на втором этапе их движения, с 1783 по 1787 гг., когда резко обострились конфликты внутри страны и когда стало ясно, что не подчиненные единой высшей воле штаты не в состоянии справиться не только с финансово-экономическим хаосом, но и с социальными бурями. Социальные конфликты имели место в США и в период Войны за независимость, но по ее завершении произошел их резкий всплеск. 1783 год исчерпал объединяющие антиколониальные цели патриотов, на первый план вышли разногласия между ними. "Низы" высказывали убеждение, что революция не может завершиться актом признания независимости США, но должна серьезно облегчить и улучшить экономическое положение народа. Огромная масса фермеров и городских мелких собственников настаивала на широком выпуске бумажных денег, надеясь рассчитаться с кредиторами обесцененными "коричневыми бумагами". Неимущие и малоимущие патриоты требовали широких конфискаций богатств лоялистов, в том числе и состояний "нейтральных" лендлордов, как и предоставления им самим бесплатно или на льготных условиях земельных участков. Пользуясь возросшим влиянием в ассамблеях, "низы" добивались практической реализации своих требований: после 1783 г. возросло число законов, принятых законодательными собраниями штатов, об эмиссии "дешевых денег" и конфискации имущества лоялистов.
Стремление "низов" продолжить революцию после 1783 г. было без промедления зафиксировано представителями "верхов". Народ, возмущался А. Гамильтон, ведет себя так, будто мы находимся в разгаре революции, хотя она "счастливо доведена до успешного конца" [17]. Д. Рамсей с ужасом обнаружил в 1783 г. такой разгул анархии, что на его-де подавление понадобится полстолетия [18].
Решающее влияние на оформление социальных мотивов федералистов оказало восстание под руководством ветерана американской армии Д. Шейса в Массачусетсе в 1786-1787 гг. [19]. Требования шейситов были бесхитростны и, по сути, повторяли то, что отстаивали все американские должники, мелкие фермеры, арендаторы, солдаты. Но радикальные действия восставших и размах движения породили в рядах элиты панику: Мэдисон включал в намерения восставших "уничтожение общественных и частных долгов и перераспределение собственности", военный министр Г. Нокс объявил, что бунт преследует цель - ни много, ни мало! - обобществления всей собственности, А. Клэр, политик из Пенсильвании, обвинил народ в "сумасшествии" [20].
Следствием выступления Шейса, с которым правительство Массачусетса не могло справиться самостоятельно, а Континентальный конгресс не мог ему помочь из-за недостатка средств и полномочий, стало укоренение в верхах убеждения, что политическая система США не в состоянии обеспечить "внутреннюю безопасность" страны [21]. Даже те представители верхов, которые до того не считали обязательным создание сильного и властного центрального правительства, теперь обращаются в федералистскую веру.
В 1786-1787 гг. политические умы элиты выдвинули цельное теоретическое обоснование необходимости сильного национального государства, надежно защищающего интересы верхнего класса. Наиболее весомые аргументы высказали Д. Адамc, А. Гамильтон, Д. Мэдисон. Они отвергли как идеалистические и крайне опасные представления демократов о господстве в Северной Америке социальной однородности, отсутствии реальных социальных антагонизмов и ненужности по этой причине сильного государства. Сами идеологи элиты обнаружили в США разделение на разнообразные социальные фракции (использовался также и термин "классы") и неустранимые противоречия между ними. При этом основополагающим объявлялось разделение на два класса, которым были даны простые названия: "богатые" и "бедные", "меньшинство" и "большинство". Четко устанавливался источник разделения общества на два класса. "Неравенство во владении собственностью лежит в основе великого и фундаментального разделения общества на фракции", - это суждение Гамильтона, а вывод Мэдисона в знаменитом 10-м номере "Федералиста" таков: "Наиболее общим и неуничтожимым источником разделения общества на фракции является разнообразное и неравное распределение собственности" [22]. Вопрос для духовных и политических вождей элиты заключался в том, как обеспечить социальное спокойствие в подобном обществе, надежно защитить и представить экономические и политические интересы фракции богатого меньшинства и примерить с ним большинство.
С этими настроениями, мотивами и идеями федералисты прибыли на общеамериканский конвент в Филадельфию, который заседал с мая по сентябрь 1787 г. Делегаты конвента были уполномочены только исправить Статьи Конфедерации, однако уже в самом начале заседаний, нарушив свои полномочия, они отвергли Статьи и обратились к разработке Основного закона федерального государства. Тема происхождения и принятия Конституции США, оказавшейся завершающей вехой формирования независимого североамериканского государства, стала классической в американской историографии. Вряд ли будет преувеличением утверждать, что "завязкой" ее научного изучения стала монография Ч. Бирда "Экономическое истолкование Конституции Соединенных Штатов", увидевшая свет в 1913 г. Бирд отверг все прежние трактовки, объявлявшие Конституцию продуктом свободного волеизъявления нации и образцом демократии, и, сосредоточившись на экономических мотивах авторов Основного закона, охарактеризовал его как воплощение правовых гарантий собственнических интересов американских верхов. Проанализировав экономические интересы 55 участников филадельфийского конвента 1787 г., выработавшего Конституцию США, Бирд пришел к выводу, что они отражали волю четырех групп: финансового капитала, владельцев государственного долга, мануфактуристов, торгово-купеческих кругов [23].
Подход Бирда был развит в исследованиях многих американских историков, среди которых такие авторитетные авторы, как А. Шлезингер-старший, Г. Фолкнер, Ф. Шэннон, М. Дженсен, С. Линд, Дж. Мейн, Г. Вуд [24]. Но еще больше у Бирда оказалось критиков. Они доказывали, что Бирд нарисовал упрощенную картину социального состава конвента 1787 г., объявив, будто на нем доминировали владельцы денежного капитала и государственного долга, заинтересованные в спасении с помощью сильного государства личных средств. В действительности состав конвента, как и его социальная поддержка, были гораздо более широкими [25]. Доказывалось, что участники конвента, отклонив демократию "большинства", создали более высокий образец "плюралистской демократии", обеспечивавшей право на равное представительство самых разных социальных интересов [26]. Наконец, указывалось, что отцы-основатели руководствовались идеалами Просвещения, воплотив в жизнь принципы, недоступные даже самым передовым и смелым умам Европы [27].
Спор между последователями и оппонентами Бирда приобрел непреходящий характер, выявляя как сильные, так и слабые позиции обеих сторон. По моему заключению, основополагающий вывод Бирда о том, что участники конвента 1787 г. руководствовались личными экономическими мотивами и защищали интересы господствующего класса сохраняет свое значение. Вместе с тем очевидно также, что анализу Бирда были присущи многие упрощения, которые делают его интерпретацию в значительной мере устаревшей.
Одна из ошибок Бирда заключалась в утверждении, что Конституция отвечала преимущественно классовым интересам "денежного капитала", который он противопоставлял "недвижимой собственности", "капиталу - земле". В действительности Конституция США воплотила классовый компромисс двух господствовавших тогда социальных групп - северовосточной буржуазии и плантаторов - рабовладельцев Юга, достигших единства перед лицом сложных внутри и внешнеполитических проблем.
Серьезнейшее упрощение Бирда состояло в отождествлении мотивов участников конвента с их личными экономическими интересами. Это привело историка к позиции, равнозначной экономическому детерминизму. Личная экономическая заинтересованность, безусловно, присутствовала в позиции участников конвента, но она далеко не исчерпывала их мотивов и их видения государственно-конституционных основ США. В основном законе США воплотились их политическая культура и мировоззрение, которые в свою очередь вмещали в себя богатые конституционные традиции Старого Света, в первую очередь Англии и политическую философию Просвещения. На конвенте в Филадельфии собрались образованнейшие люди Америки, которых Т. Джефферсон, стоявший на демократических позициях и не участвовавший в конвенте, назвал, тем не менее, собранием "полубогов". Благодаря образованности и опоре на разнообразные, утонченные и передовые политические учения, прежде всего идеологию Просвещения, они смогли создать Конституцию, которая в своей основе сохраняется и поныне.
Среди качеств участников конвента, повлиявших на содержание конституции, необходимо особо отметить политический реализм. Он проявился в способности авторов Конституции соразмерять собственное мировоззрение и позиции с политическими установками и мнениями, широко распространенными в Америке, в том числе и укоренившимися в революционный период, и находить такой общий конституционный "знаменатель", который, удовлетворяя классовые интересы "верхов", согласовывал их, так или иначе, с интересами электората в целом. В результате Конституция представала не только как компромисс между разными группами верхнего класса, но и как компромисс между ним и политически активными слоями граждан США, а под буржуазный миропорядок была подведена широкая социальная база.
Конвент в Филадельфии проходил с мая по сентябрь 1787 г. За это время на нем были произнесены сотни речей, причем с учетом секретности заседаний делегаты могли говорить и говорили как на духу, достигая в ходе дискуссий необходимого согласия по всем вопросам. Единодушие с самого начала достигалось редко, но по ряду фундаментальных вопросов разногласий практически не было.
Единодушие проявилось в отношении политической демократии. По убеждению участников конвента, политическая система США как она оформилась в революционный период, привела к "демократическому деспотизму", преследующему цель, как доказывал Мэдисон, ущемить интересы верхнего класса и возвысить малоимущее и неимущее большинство [28]. Э. Рандольф провозгласил, как общепринятую максиму, что "главная опасность для страны заключена в демократических статьях конституций штатов". Р. Шерман из Коннектикута осудил демократию в еще более категоричной форме: "Народ должен иметь настолько незначительное касательство к правительству, насколько это возможно". Э. Джерри из Массачусетса заявил: "Трудности, переживаемые нами, проистекают из избытка демократии" [29]. Очень многие депутаты осуждали демократию с помощью конкретных примеров из законодательной практики собственных штатов.
Среди делегатов конвента не возникло дискуссии по вопросу о том, какое среди прав человека должно быть признано приоритетным и взято под особую опеку государства. Таковым признали право на собственность.
"Говорят, что жизнь и свобода, - рассуждал Г. Моррис, - должны цениться выше, чем собственность. Но при более внимательном рассмотрении вопроса необходимо признать, что высшей ценностью общества является именно собственность".
"Собственность, безусловно, высшая ценность общества", - вторил ему Д. Ратледж.
В том же духе высказывались и другие участники конвента. А сразу после обнародования федеральной Конституции один из ее защитников, А. Хансен, провозгласил: "Утверждают, что предложенный проект Конституции расчитан на особое покровительство интересов богатых. Но во всех государствах, и не только в деспотических, богатые должны извлекать преимущества из владения собственностью, которая во многих отношениях составляет высшую ценность и смысл существования человечества" [30].
Единство в этих и других фундаментальных вопросах не исключило дебатов о том, какие политико-правовые средства могут быть использованы для ликвидации "перехлестов" демократии, защиты прав собственности и в целом интересов верхнего класса. Мнения делегатов разошлись в трактовке народного суверенитета и общественного договора, и, самое главное, конкретных вопросов о том, как должны быть распределены избирательные округа и кто может обладать избирательным правом.
Ряд делегатов требовали восстановить избирательное право дореволюционного периода и резко сократить представительство западных районов, где в наибольшей степени были распространены демократические настроения. Но большинство участников конвента, в том числе наиболее влиятельные среди них, сочли целесообразным сохранить и избирательное право, одобренное в конституциях штатов, и новое распределение избирательных округов. Подытоживая их мнения, Мэдисон указал, что если в вопросе об избирательном праве, который по всеобщему убеждению, был "фундаментальной статьей республиканского строя", не довериться точке зрения, восторжествовавший в штатах, то проект федеральной Конституции просто-напросто не будет одобрен [31].
Решение конституционного конвента 1787 г. о допуске к национальным выборам всех американцев, наделенных избирательным правом в годы Войны за независимость, и признание новой схемы избирательных округов означало закрепление важных политических нововведений революции и серьезный компромисс с мнением, господствующим в обществе. Конвент согласился с ним и тогда, когда признал принцип выборности всех органов власти, отмену монархического начала (оно поддерживалось некоторыми делегатами), занимавшего столь большое место в политической системе колониального периода. Признав республиканизм в качестве краеугольного камня американской политической системы, конституционный конвент одновременно попытался отделить его от демократии и даже противопоставить ей. Выборность и подконтрольность органов власти, а не механическое торжество воли большинства закреплялось им в качестве главной американской политической ценности. Отделив республиканизм от демократии, участники конвента сосредоточились на конструировании американской республики в соответствии с собственными убеждениями, придав своей модели элитарный характер.
Творцы Конституции США в полной мере реализовали свое понимание системы разделения властей, как и организации главных ветвей власти. Сам принцип разделения властей, прочно укоренившийся в сознании американцев, сомнению не подвергался, но вот в его трактовке участники филадельфийского конвента серьезно разошлись с авторами конституций штатов начального периода революции. В отличие от последних, они задались целью умалить значение законодательной и возвысить роль исполнительной власти. Их отличие от авторов конституций штатов выявилось еще больше в схемах организации законодательной и исполнительной ветвей власти. При обсуждении схемы законодательной ветви участники филадельфийского конвента вернулись к схеме "смешанного правления", популярной в Америке колониальной поры, но отвергнутой в революционный период. Эта схема была приспособлена к американским реалиям: в отличие от Англии, где палаты лордов и общин предназначались для раздельного представительства аристократии и народа, сенат и палата представителей в Конгрессе США должны были выражать интересы соответственно богатого меньшинства и электората в целом. Правда, в ходе дискуссий о сенате США участники конвента разделились на две группы: одну из них волновала исключительно социальная функция сената, другую (представителей мелких штатов) заботила и проблема превращения сената в средство, способное противостоять утверждению господства в Союзе крупных штатов. В результате компромисса схема организации сената, одобренная конвентом, отразила устремления обеих групп: она обеспечила надежную защиту интересов собственности и в то же время воплотила принцип равного представительства штатов.
Большинство верхних палат легислатур штатов, с точки зрения создателей федеральной Конституции, явно не могли стать образцом для сената США. Участники конвента обнаружили твердое намерение преодолеть свойственные многим конституциям штатов огрехи в определении численности и прерогатив верхней палаты, цензовых квалификаций для сенаторов и срока их полномочий. Длительный срок полномочий сенаторов, как и малочисленность верхней палаты рассматривались в качестве важных условий приверженности стабильному социально-политическому курсу. Введенный федеральной Конституцией шестилетний срок полномочий сенаторов США оказался в два-три раза продолжительней срока полномочий большинства верхних палат штатов. Предоставив каждому штату два места в сенате, авторы конституции ограничили численность последнего 26 депутатами (в США тогда еще насчитывалось 13 штатов). В результате национальный сенат оказался малочисленнее верхних палат отдельных штатов. Большинство участников конвента в Филадельфии выступали против избрания сенаторов всем электоратом - практики, широко распространенной в тот период в штатах. Избрание сената США было закреплено за легислатурами штатов, что означало одновременно и отказ рядовым избирателям в праве создания верхней палаты и уступку сторонникам "прав штатов".
Авторы федеральной Конституции пересмотрели с умеренно-консервативных позиций и утвердившуюся в штатах модель нижней палаты. Нижние законодательные палаты штатов подверглись на конвенте в Филадельфии наибольшей критике, Одну из причин чрезмерного демократизма нижних палат критики видели в их частых перевыборах и многочисленности. В вопросе о численности палаты представителей авторы федеральной Конституции явно следовали английскому образцу, установив норму представительства (1 депутат от 30 тыс. жителей), примерно повторявшую норму представительства в нижней палате британского парламента. В результате палата представителей Конгресса США в момент принятия Конституции должна была насчитывать 65 депутатов, в то время как в нижней палате массачусетской легислатуры в тот период заседало от 300 до 400 человек. Но именно деятельность этой палаты, обнаружившей много колебаний в период восстания Д. Шейса, подверглась сокрушительной критике со стороны федералистов. Срок полномочий для депутатов нижней палаты Конгресса США был установлен в 2 года - вдвое больше срока полномочий депутатов легислатур штатов.
При обсуждении организации исполнительной власти лейтмотивом на конвенте оказался протест против умаления ее роли, нашедшего выражение опять-таки в конституциях штатов. Мэдисон усматривал главную опасность государственного развития США в поглощении всей власти "законодательным молохом". Гамильтон объявлял, что узурпация власти законодательными органами выступает как закономерность в республиканских обществах, и именно в республиках законодательные ассамблеи представляют главную опасность для свободы [32]. Задача авторов Конституции, согласно лидерам федералистов, заключалась в том, чтобы изменить сложившуюся в США схему разделения властей, решительно возвысив и укрепив исполнительную ветвь.
Особой популярностью среди участников конвента пользовалась концепция "единой и неделимой" исполнительной власти, которая, во-первых, провозглашала наделение таковой во всем объеме одного лица, а во-вторых, означала отстранение от контроля над аппаратом исполнительной власти законодательных органов и предоставление исключительного права формирования и руководства этим аппаратом президенту США. Своим истоком она имела не столько британскую государственную модель, утвердившую принцип ответственного парламентского правительства, сколько воззрения Монтескье.
Достоинство концентрации и централизации исполнительной власти федералисты. подобно Монтескье, видели в быстром и эффективном проведении решений в жизнь. Поддержание социального порядка и экономической стабильности на огромной территории США, как и управление таким большим государством в целом, защита его от внешних врагов, доказывали они, возможны лишь при условии принятия быстрых решений и энергичного осуществления их одной сильной рукой. Разделение исполнительной власти между двумя, тремя и большим числом лиц, нашедшее воплощение в ряде штатов, было, по их убеждению, губительно для государства.
Конвент наделил исполнительной властью президента США, переизбираемого каждые четыре года. Переизбрание в должности президента не было ограничено и формально один человек, если избиратели раз в четыре года давали на это согласие, мог занимать пост главы государства вновь и вновь. Кроме исполнительной власти, президент был наделен большими законодательными полномочиями. Кроме издания президентских указов, он, в отличие от губернаторов штатов, получил право отлагательного вето в отношении решений законодательных органов. Чтобы преодолеть президентское вето, соответствующей палате при повторном обсуждении необходимо было собрать не менее двух третей голосов. Как показал американский опыт, преодоление президентского вето крайне затруднительно (оно происходит примерно в 1 случае из 10).
Филадельфийский конвент отказался вверить избрание президента рядовым избирателям или Конгрессу, что было бы аналогом практики избрания главы исполнительной власти в штатах. Его избрание было доверено выборщикам, назначаемым в соответствии с порядком, определенным штатами. В ходе первых президентских избирательных кампаний в четырех штатах выборщики избирались электоратом, в остальных - легислатурами. Прошло несколько десятилетий, прежде чем назначение выборщиков повсеместно оказалось в руках избирателей.
При всем том, что препарирование авторами федеральной Конституции разделения властей носило в целом умеренно-консервативный характер, оно включило и очень важную либеральную черту, благодаря которой было создано мощное и непреходящее по значению препятствие для возникновения тирании. По заключению известного российского государствоведа А.А. Мишина, это и придало американской схеме разделения властей оригинальность: учредители конституции положили в основу организации, компетенции и взаимодействия высших органов государственной власти -конгресса, президента и Верховного суда - свой собственный, американский вариант разделения властей, трансформированный впоследствии в систему "сдержек и противовесов" [33]. Система "сдержек и противовесов" означала, что ветви власти были не прорто разделены, но они сдерживали и контролировали друг друга.
Обширными возможностями контроля обладал президент: он имел право законодательного вето и назначения представителей судебной власти. Но и законодательная ветвь контролировала исполнительную: сенат давал "совет и согласие" по вопросам назначений в государственный аппарат и Верховный суд, а обе палаты могли привлечь президента к импичменту и отстранить его от должности в случае злоупотребления служебным положением. Что касается Верховного суда, то он получил право определять соответствие решений законодательных оргалов и исполнительной ветви Конституции США.
Одним из важнейших на конвенте в Филадельфии оказался вопрос о соотношении прерогатив штатов и центрального правительства. Федералисты добились успеха в двух важных пунктах: Конституция широко определила права центрального правительства, во-первых, и провозгласила верховенство (супрематию) федерального права над правом штатов, во-вторых. Среди новых полномочий правительства США особое значение имели введение и сбор налогов и регулирование торговых и коммерческих отношений между штатами. Федеральное правительство, получив также право создавать собственные вооруженные силы, теперь в полной мере располагало "властью меча и кошелька", о котором так долго грезили Гамильтон и его единомышленники. Конституция, законы и договоры Соединенных Штатов объявлялись верховным правом страны, обязательным для исполнения даже в случае противоречия конституциям и законам отдельных штатов.
Показательным был отказ конвента включить в федеральную Конституцию Билль о правах, наличествовавший во всех без исключения конституциях штатов. Сами авторы Основного закона США пытались объяснить свой отказ включить в него Билль о правах именно тем, что он уже имелся в конституциях штатов. На это их критики резонно замечали, что если бы Конституция США, подобно Статьям Конфедерации, объединила не население страны, а штаты, сохраняя их полный суверенитет, тогда позиция ее составителей была бы понятна, но, поскольку федеральная Конституция объявлена высшим законом от отношению к конституциям штатов, включение в нее Билля о правах обязательно.
Отсутствие Билля о правах в проекте федеральной Конституции оказалось ее самым уязвимым местом. Во время обсуждения его ратификационными конвентами штатов большинство среди них согласились одобрить Основной закон только при условии дополнения его Биллем о правах. И авторы Конституции США вновь пошли на уступку обществу. В 1789 г. Мэдисон внес на рассмотрение Конгресса США проект дополнения федеральной Конституции первыми десятью поправками, которые и стали известны как Билль о правах. Поскольку авторы Конституции приняли "жесткий" вариант ее обновления (для этого каждая поправка должна была быть одобрена тремя четвертями штатов), принятие Билля о правах затянулось до 1791 г.
Принятие федеральной Конституции подвело черту под формированием основ североамериканского государства. Оно стало главным событием завершающего этапа Американской революции. На этом этапе американская элита предприняла мощную и успешную попытку консолидации политической власти в своих руках. Выработанная ею и одобренная необходимым большинством штатов федеральная Конституция отсекала или ограничивала "перехлесты" политической демократии и тенденции социального эгалитаризма, которые в предшествующий период нашли широкое выражение как в действиях "низов", так и в законодательной практике многих штатов. Но принятие федеральной Конституции было не контрреволюцией, а именно завершающей и одновременно консервативной фазой революции, означавшей нормализацию буржуазного миропорядка, приведение завоеваний революции в соответствие с интересами тех элитных групп, которые участвовали в революции и благодаря ей закрепили господствующие позиции в экономике и социальной структуре.
Консервативная фаза Американской революции оказалась гораздо мягче Термидора - консервативной фазы Французской революции конца XVIII в., ибо элита США сочла необходимыми и возможными разнообразные компромиссы с неэлитными слоями, что подвело под американский миропорядок весьма прочную социальную базу. Конституция США, освящавшая и институционализировавшая этот миропорядок, не отвергала, а препарировав, закрепляла принципы разделения властей, "сдержек и противовесов", правовое государство, как и политические свободы. Элита придала Конституции форму общественного договора с нацией, который налагал на правителей и управляемых взаимные обязательства.
Примечания
Главная ||
Вверх ||
Назад