Тема политической власти - одна из центральных в изучении политической истории. Исследовательские результаты, получаемые специалистами в области политической истории, да и в других отраслях исторического знания, в значительной степени зависят от того, как они определяют характер изучаемой или находящейся в поле зрения политической власти и с каких методологических позиций ее исследуют. Стоит ли говорить о том, что теоретические и методологические взгляды на политическую власть в нашей исторической науке (как и в обществознании в целом) на современном этапе в связи с радикальными общественно-политическими и мировозренческими пертурбациями серьезно поменялись. Но это вполне объяснимое и закономерное обновление часто носит стихийный характер, по крайней мере, мне не известно ни одной основательной дискуссии, где бы была поставлена и обсуждена (с достижением реальных теоретических результатов) эта важная тема. Как следствие, ее освещение с новых позиций в современных отечественных исследованиях (не только исторических) сопровождается издержками, среди которых наиболее серьезные - презентизм и конъюнктурность.

В данной статье предлагается осмысление нового теоретического подхода к историческому изучению политической власти, причем основная часть статьи будет посвящена применению такого подхода к анализу характера политической власти США и ее содержания на основных этапах истории этой страны. Полагаю, что этот подход может быть использован или будет полезен при изучении политической истории и других западных стран в новое и новейшее время. Прежде чем обратиться к изложению используемого мною теоретического подхода и полученных на его основе исследовательских результатов, охарактеризую вкратце оценки американской политической власти в отечественной и зарубежной (американской) литературе.

Исследования отечественных американистов советского периода отличались друг от друга, среди них были и весьма поверхностные, и очень серьезные, которые в разработке целого ряда конкретных вопросов сохраняют научное значение и сегодня. Но всем им была присуща общая (к счастью, утратившая сегодня господство) генерализирующая идеологическая установка - превосходство советской социалистической демократии над американской буржуазной и трактовка последней как диктатуры капиталистического класса. В постсоветский период в России распространились оценки противоположного сорта, в том числе утверждение, что власть в США принадлежит народу, а решающую роль в ее отправлении играет средний класс.

Воспринято оно и некоторыми профессиональными американистами. Популярным стало и то мнение, что институты и нормы американского образца (разделение властей, правовое государство, сдержки и противовесы, федерализм и др.) гарантируют утверждение образцовой демократии. Как видно, использование идеологем в оценках американской политической власти не исчезло, но положительно уже то, что теперь мы имеем их конкуренцию, а не монополию какой-то одной идеологемы.

В самих США существует несколько основных точек зрения на американскую политическую власть.

Первая из них, совпадающая с национальной идеологической доктриной, доказывает, что США являются образцовой демократией. Главными признаками американской демократии признаются народный суверенитет, приравниваемый к народовластию, верховенство гражданского общества в отношении государства, политический плюрализм и разделение властей, федерализм.

Вторая, противоположная точка зрения, утверждает, что американское политическое правление является элитарно-олигархическим. Ее выразители, представляющие немногочисленную группу (но время от времени, как это было в 30-е или 60-е годы XX в., приобретавшую существенное влияние) леворадикальных и леволиберальных ученых, доказывают, что реальная власть в США принадлежит узкому правящему классу или элите [1]..

Третья распространенная точка зрения рассматривает американскую политическую власть как плюралистическую. Согласно этой позиции, в Америке соперничает множество социальных и политических групп, взаимодействие которых рождает реальную политическую власть.

Четвертая точка зрения рассматривает американское политическое правление как гибридное, в котором присутствуют и народовластие, и элитизм, и плюрализм.

Обращение к собственному анализу американской политической власти целесообразно предварить также оценками государства и государственной власти, сформулированными авторитетными представителями современного российского общество-знания. Они примечательны, поскольку свидетельствуют, какие радикальные изменения (в сравнении с советским периодом) произошли в отечественных общественных науках, всегда оказывавших и оказывающих влияние на историографию.

В изданной в 2001 г. Институтом государства и права Российской Академии наук фундаментальной "Юридической энциклопедии" дается следующее определение государства, являющегося, как известно, сердцевиной и главным компонентом политической власти:

"Государство - это правовая форма организации и функционирования политической власти... В юридическом понимании государство - государственный суверенитет означает, что в государстве публичная власть является верховной, она введена в правовые рамки, в той или иной мере ограничена свободой граждан - участников государственно-правового общения" [2].

Таким образом, государство предстает как продукт договора граждан данного общества, обретающее самостоятельную роль и самостоятельные функции в обществе. Вопрос о том, какая группа или класс граждан доминирует при создании государственной власти, снимается, а вместе с ним отбрасывается и классовый подход к государству, хотя наличие такового не отрицается.

В наиболее солидном, как представляется, обобщающем труде современных российских политологов дается следующее определение:

"Государство - совокупность взаимосвязанных между собой учреждений и организаций, управляющих обществом; звено политической системы общества с властными полномочиями. Государство обладает суверенитетом и территориальностью, т.е. осуществляет власть над конкретным политико-географическим пространством, устанавливает систему права. Обладая монополией на насилие, оно принуждает ко всеобщему исполнению законов и в целом обеспечивает охрану существующего порядка" [3

В данном определении государство предстает как самостоятельный институт, действующий в интересах общества в целом, а не какого-либо одного класса. В функции государства включаются исключительно те, которые способствуют достижению общественного согласия.

Не могу согласиться в полной мере ни с одной из приведенных современных оценок государственной власти, но не считаю удовлетворительной и господствовавшую в советский период марксистско-ленинскую концепцию.

Если в основе последней лежал политико-экономический взгляд на государство, оторванный от конкретно-исторических реалий, то в основе двух приведенных современных оценок государственной власти лежит, как представляется, взгляд, абсолютизирующий значение согласительно-функциональных компонентов в деятельности современных демократических государств Запада. Не отрицая значения этих компонентов, я возражаю против их абсолютизации и предлагаю, учитывая в полной мере политико-экономический, юридический, политологический подходы, опираться при характеристике американской политической власти и ее главного компонента - государства, находящихся в центре моего внимания, также и на исторический подход, т.е. исследовать, как эта власть реагировала на запросы и волю тех или иных классов и социальных групп в те или иные конкретные исторические периоды.

Основываясь на данном подходе, я пришел к следующей общей оценке американского государства. С момента возникновения и по сегодняшний день американское государство действовало в буржуазном обществе, основополагающие ценности которого (частная собственность, рыночная экономика, социальное и политическое соперничество разных общественных групп, разделение властей, правовое государство и ряд других) одобрялись его большинством, в том числе и небуржуазными слоями.

Существуя в таком обществе и защищая его ценности, американское государство, даже не будучи узкоклассовым и не являясь вотчиной экономически господствующего класса, не могло не быть по своему характеру буржуазным. Будучи буржуазным, оно не становится антинародным, поскольку основная масса народа разделяет его буржуазные принципы, его поддерживает, не видит ему альтернативы, участвует с помощью выборов в формировании его руководства.

Для американского государства одной из важнейших функций, влияющих на его сущность, было и остается интегрирование и достижение согласия разных, в первую очередь крупных, социальных интересов. Осуществление этой функции возможно только при наличии у государства общественно-политической и институциональной самостоятельности. Но эта самостоятельность не является гарантией того, что государство в равной степени облагодетельствует все социальные классы и группы. В США, как и в любом обществе, наличие у тех или иных индивидуумов и социальных групп экономических и статусных преимуществ дает им наибольшие возможности воздействовать на государственную власть и в наибольшей степени использовать ее в своих интересах. Поэтому для выявления характера американской государственной и в более широком смысле политической власти важнейшей задачей является определение меры воздействия на нее разных социальных групп, а также большинства и меньшинства общества.

Для изучения и обозначения этой меры очень важны, на мой взгляд, три категории, широко используемые всеми общественными науками - это демократия, плюрализм и элитизм.

Категория демократии помогает определить воздействие на политическую власть большинства общества. Необходимо отметить, что демократия сегодня трактуется различными школами обществознания, в первую очередь политологии, по-разному, и я, учитывая самые разные определения демократии, вместе с тем сам придерживаюсь классического ее понимания. В этом понимании демократия равнозначна воле большинства, а в Соединенных Штатах ее наиболее чеканная формулировка принадлежит Аврааму Линкольну - "правление народа, посредством народа, для народа".

Категория плюрализма помогает изучить степень влияния на политическую власть разных социальных групп, среди них верхнего, среднего и нижнего экономических классов, белой и черной рас, мужчин и женщин, а также разных религиозных деноминаций.

Наконец, категория элитизма полезна для определения и обозначения влияния на власть верхнего слоя общества.

Рассмотрение американской политической власти при помощи этих трех категорий и под обозначаемыми ими тремя углами зрения поможет, как кажется, приблизиться к более всестороннему и точному пониманию характера американской политической власти. При этом в историческом исследовании важно учитывать, что соотношение демократии, плюрализма и элитизма на разных этапах не было одинаковым и каждому из исторических этапов должна быть дана своя характеристика. Можно выделить пять таких основных исторических этапов:

1) 1607-1776 годы - этап генезиса американской политической власти;

2) 1770-1810-е годы - этап ее первой радикальной трансформации;

3) 1820-1860-е годы - этап второй радикальной трансформации;

4) 1870-1920-е годы - этап консервации;

5) с 1930-х годов до наших дней - современный этап, включающий разнообразные эволюционные изменения и нововведения.

1607-1776-е ГОДЫ

Колониальный период американской политической власти с самого начала характеризовался развитием представительного правления, которое воплощалось в деятельности выборных ассамблей. Но каким был удельный вес этого представительного правления и насколько оно было демократично? Эти два вопроса неизменно вызывали острые споры исследователей. При этом все историки признавали, что колониальная политическая власть испытывала существенное воздействие как английской политической традиции, так и политической воли английского монарха и парламента. Историки согласны также в том, что с конца XVII и в XVIII вв. английское вмешательство в политическое управление возросло, что выразилось уже в увеличении числа королевских колоний. Восемь из тринадцати колоний стали королевскими, три остались собственническими, а две - Род-Айленд и Коннектикут - корпоративными. Только в двух небольших корпоративных колониях власть была полностью выборной, во всех остальных провинциях представительные ассамблеи делили ее с лицами, назначаемыми английским монархом или собственниками колоний.

Формально власть в королевских и собственнических колониях воплощала столь почитаемую в Англии модель смешанного правления, сочетавшего теоретически три начала - монархическое, аристократическое и демократическое. Если воспользоваться характеристикой одного из современников, то власть в колониях "в лице губернатора, представлявшего короля, была монархической, в лице Совета - аристократической, в лице палаты представителей или избранников народа - демократической" [4]. Но соотношение и реальное значение этих трех компонентов имели серьезные отличия от Англии (там они воплотились в монархии, палате лордов и палате общин).

Ключевой фигурой в управлении колоний был губернатор. Губернаторы королевских и собственнических колоний (ниже речь пойдет только о них) обладали всей полнотой исполнительной власти, а также сохраняли обширные законодательные полномочия, прежде всего обладали правом абсолютного законодательного вето в отношении решений колониальных ассамблей, как и правом их созыва и роспуска. Наконец, губернаторы располагали полнотой судебной власти: создавали колониальные суды, назначали судей разных уровней и исполнителей судебных решений, даровали помилования и амнистии [5]. Судя по количеству сосредоточенных в их руках полномочий, губернаторы оказывались чем-то вроде абсолютных монархов в пределах своих колоний. Но в действительности власть их была серьезно ограничена уже по той причине, что она была вторичной: все губернаторы назначались из Англии или монархом или собственниками.

В качестве второго компонента американского смешанного правления выступали колониальные советы. Они назначались губернаторами и утверждались в Англии (исключение составлял Массачусетс, где совет избирался нижней палатой и утверждался губернатором, и Пенсильвания, где совета не было вообще). Советы соединяли в себе как исполнительные, так и законодательные полномочия: с одной стороны, они были как бы министерскими кабинетами при губернаторах, помогая им во всех делах, с другой стороны, они выступали в качестве верхней палаты законодательной ветви, обладая правом вето в отношении решений нижних палат. Советы также помогали губернаторам в принятии судебных решений. В целом же в сравнении с английской палатой лордов советы предстают скорее частью "монархической", нежели самостоятельной "аристократической" ветвью.

Если столь большое число полномочий приходилось на "монархическую" ветвь, что оставалось тогда для "демократической" ветви - выборных ассамблей, являвшихся нижними палатами законодательных органов? Эта проблема породила продолжительную дискуссию среди историков, и во второй половине XX в. наиболее авторитетные исследователи, среди них Дж. Грин, Дж. Поул, Б. Бейлин, Э. Морган [6], пришли к выводу, что власть колониальных ассамблей, формально уступая власти губернаторов, фактически постоянно возрастала, приобретая реальное влияние. Влияние ассамблей основывалось главным образом на том, что им удалось шаг за шагом сосредоточить в своих руках власть над финансами и бюджетом, поставив губернаторов в зависимость в их расходах. Ассамблеи приобрели повсеместно право вводить налоги, определять ежегодный бюджет колоний, устанавливать размеры жалованья для должностных лиц, включая самого губернатора.

Используя финансовую зависимость исполнительной власти от законодательной, ассамблеи неоднократно принуждали губернаторов утверждать те или иные законопроекты, назначать нужных им людей на различные должности, принимать угодные им решения. Все это не отменяет, однако, фактов, свидетельствующих, что и губернаторы часто подчиняли себе ассамблеи, добивались их роспуска, переноса заседания, навязывали угодные им решения и назначения. Взаимоотношения ассамблей с губернаторами превратились в нескончаемое сражение, в котором, как свидетельствует колониальный опыт, у ассамблей не было шансов на решающую победу.

В историографии одним из дискуссионных всегда был вопрос о том, насколько демократичной была "демократическая ветвь" политической власти в колониях. В первой половине XX в. влиятельной была точка зрения историков-прогрессистов об относительной узости американского электората и, следовательно, недемократизме колониальной политической системы. В середине XX в. распространилась точка зрения школы консенсуса о том, что в выборах в колониальной Америке принимали участие до 90% взрослых белых мужчин и что там укоренилась "демократия среднего класса" [7]. На современном этапе возобладал взгляд, впервые полно обоснованный Ч. Уильямсоном, что избирательным правом в колониях пользовались от 50 до 75% взрослых белых мужчин [8]. Избирательный корпус в Америке был, безусловно, более демократичен, чем в Англии, но если принять во внимание, что взрослые белые мужчины составляли около 20% американского населения, тогда можно заключить, что он составлял от 10 до 15% населения и, следовательно, был достаточно узок.

Вопрос о степени демократизма американской государственности колониального периода предполагает анализ не только того, насколько был широк избирательный корпус, но и того, обладали ли простые американцы возможностью вхождения во власть или способностью реально влиять на нее. Совокупность имеющихся на сегодняшний день исторических фактов позволяет, на мой взгляд, заключить, что не только в "монархической" ветви колониальной власти, но и в "демократической" ветви власть сосредоточилась в руках узкого круга колониальной элиты. Ее политическое преобладание определялось рядом факторов, среди которых выделяются два. Во-первых, имущественный ценз для кандидатов в депутаты в несколько раз (в некоторых колониях в десять) превосходил имущественный ценз для избирателей, так что баллотироваться могли преимущественно выходцы из богатых семей [9].. Во-вторых, господствовавшая процедура выборов носила недемократический характер (в силу отсутствия тайных выборов, подданнической политической культуры большинства избирателей и других причин). В результате выборные ассамблеи по социальному составу были во многом похожи на назначаемые советы: советы на 90% состояли из "первых семей" Америки [10], в ассамблеях 85% депутатов были выходцами из верхних 10% колониального общества [11]. Причем семейственность для ассамблей была характерна не в меньшей степени, чем для советов: в обеих палатах из поколения в поколение заседал узкий круг лиц, носивших одни и те же фамилии [12].

Как видно, демократические черты американской политической системы в колониальный период оставались слаборазвитыми. Зададимся теперь другими важными вопросами: каким был удельный политический вес разных социальных групп и был ли политической власти присущ плюрализм, и если да, то каким был его характер? Совершенно очевидно, что такие социальные группы, как женщины, законтрактованные белые слуги, нехристианские религиозные деноминации, индейцы и чернокожие были вообще лишены возможности влиять на политическую власть. Воздействовать на нее могли только взрослые свободные белые мужчины христианского вероисповедания, которые разделялись на верхний, средний и нижний экономические классы. Институциональным политическим влиянием пользовались практически только верхний и средний классы, при этом непосредственная власть была монополизирована верхним классом. Нижний, как, впрочем, и средний классы могли выразить и попытаться навязать свою волю в первую очередь с помощью бунтов, подобных восстанию Н. Бэкона в Виргинии в 1676 г. Совокупную результативность подобных бунтов историкам еще предстоит определить; ясно, что они добивались некоторых целей, в первую очередь экономических (например, снижение налогов), но эти успехи на протяжении колониального периода оставались скромными и часто носили временный характер.

Политический плюрализм в основной массе колоний существовал и развивался почти исключительно в рамках верхнего класса, в результате соперничества разных его группировок и фракций за власть. Особенностью подобного соперничества в колониальный период было то, что подобные фракции и группировки носили семейный характер: за влиятельные должности боролись представители наиболее богатых семей [13]. При этом семейный характер фракционной борьбы был характерен и для корпоративных колоний [14]. Вхождение в политическую элиту преимущественно по критерию богатства дает возможность указать еще на одну особенность как этой элиты, так и политической власти. Они были отмечены олигархическими чертами.

Несмотря на обилие недемократических черт у колониальной элиты, ее по меркам той эпохи трудно назвать консервативной (по крайней мере, без всяких оговорок). Дело в том, что ее большинство разделяло основополагающие ценности нарождавшегося буржуазного миропорядка, среди них идеи свободы собственности и рыночных отношений, принципы свободы слова, печати, разделения властей, договорного характера власти. Нежелание английской колониальной власти гарантировать все эти ценности в Америке, их постоянное (особенно в третьей четверти XVIII в.) ограничение и ущемление метрополией послужило основой фундаментального конфликта между нею и колониальной элитой, как, впрочем, и широкими слоями американцев. На этой основе вызрела первая Американская революция.

1770-1810-е ГОДЫ: ПЕРВАЯ РАДИКАЛЬНАЯ ТРАНСФОРМАЦИЯ АМЕРИКАНСКОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ

Вопрос о политической власти оказался центральным в эпоху Войны за независимость и образования США. Среди многих историков распространено мнение, которое подтверждается разнообразными источниками и которое представляется верным, что намерения американской элиты ограничивались ликвидацией колониальной зависимости от Англии и концентрацией несколько подновленной политической власти в собственных руках. Но едва начавшись, революция сразу приобрела собственную логику и инерцию, которые привнесли радикальные политические изменения [15].

С начала революции впервые в американской истории нижние и средние слои белого населения заняли (для элиты это было полной неожиданностью) самостоятельную политическую позицию и стали успешно воздействовать на политическую власть. На том этапе американцы, как отмечал Дж. Адамс, меньше всего думали о "консолидации огромного континента под началом единого национального правительства". Напротив, они были уверены, что бывшие колонии, ставшие тринадцатью суверенными государствами, навсегда останутся "конфедерацией государств, каждое из которых будет иметь собственное правительство" [16]. По этой причине на "внутреннем фронте" они поставили целью наилучшее обустройство каждого из штатов. Во всех штатах были одобрены республиканские конституции. Повсеместно был снижен имущественный ценз для избирателей, в ряде случаев весьма существенно. Важным демократическим нововведением было расширение во многих штатах норм представительства западных территорий, в результате чего влияние малоимущих слоев на политическую власть еще более усилилось. Показателен пример Пенсильвании, одного из крупнейших штатов: до революции более зажиточные восточные районы имели в ассамблее 26 депутатов, а западные графства, где проживала половина колонистов, только 15; согласно же нормам представительства по конституции штата 1776 г. восточные графства имели в законодательном собрании 24 места, а западные - 48 [17].

Эти быстрые демократические нововведения привели к серьезному изменению социального состава политической власти, в первую очередь и по преимуществу нижних палат законодательных собраний. По подсчетам Дж.Т. Мейна, доля представителей верхнего класса в нижних палатах снизилась с 60 до 35%, а представительство фермеров и ремесленников увеличилось с 20 до 40% [18]. Демократы попытались также возвысить нижние палаты над верхними. Многие из них вообще высказывались за создание законодательного собрания из одной палаты, что означало уравнение представительных прав разных экономических классов, а на практике давало возможность нижнему и среднему классам даже возвыситься над верхним. Такое предложение получило воплощение в Пенсильвании, Джорджии и Вермонте, но в остальных штатах была установлена двухпалатная законодательная власть. В верхних палатах (сенатах) преобладание верхнего класса, благодаря более высокому имущественному цензу для сенаторов, сохранилось, но по заключению того же Мейна, сенаты революционного периода, как правило, не решались вступать в оппозицию к нижним палатам [19].

Сторонникам демократических нововведений удалось пересмотреть традиционную формулу разделения властей, которая возвышала исполнительную власть над законодательной, и добиться с помощью конституций революционного периода возвышения уже законодательной власти над исполнительной. Они же добились и максимально частого (в случае нижних палат - ежегодного) переизбрания законодателей, которые были гораздо более зависимы от избирателей, нежели губернаторы. Вследствие этих и других политических нововведений, средние и нижние слои сумели в существенной мере поставить политическую власть на службу своим интересам. В большинстве штатов были приняты различные экономические законы, так или иначе облегчавшие положение средних слоев, должников из числа фермеров и ремесленников, и ущемлявшие интересы верхнего класса, в первую очередь кредиторов.

Революционный период стал уникальным примером того, как нижние социальные группы сумели добиться определенного перевеса над верхними в борьбе за политическую власть. Но это скорее исключение из правил политической конкуренции в США, обнаруживающееся, кстати, и в истории других стран и заключающееся в целом в том, что в буржуазном обществе нижние группы получали шанс навязать свою роль в революционных и турбулентных ситуациях, когда верхние группы утрачивают привычные способы контроля над властью, оказываются в состоянии растерянности, уступают нижним группам в значительной степени потому, что нуждаются в поддержке большинства в достижении важных стратегических целей (в период Американской революции - победы над Англией).

Политическое возвышение малоимущих слоев являлось головной болью для американской элиты на протяжении всей Войны за независимость. Но только после ее завершения она получила реальную возможность серьезного изменения баланса сил и политической власти в свою пользу. Устремления элиты воплотились в федеральной Конституции 1787 г. Историки выставляли разные оценки мотивам и результатам деятельности авторов конституции, при этом некоторые приравнивали ее к триумфу демократии, а другие полагали, что ее принятие нанесло демократии сокрушительное поражение.

Ч. Бирд, наиболее известный представитель критической школы, проанализировав экономические интересы 55 участников филадельфийского конвента 1787 г., выработавшего Конституцию США, пришел к выводу, что они отражали волю четырех верхних групп: финансового капитала, владельцев государственного долга, мануфактуристов, торгово-купеческих кругов [20]. У Бирда оказалось много последователей, но еще больше критиков. Они доказывали, что Бирд нарисовал упрощенную картину социального состава конвента 1787 г., объявив, будто на нем доминировали владельцы денежного капитала и государственного долга, заинтересованные в спасении с помощью сильного государства личных средств. В действительности социальный состав конвента, как и его социальная поддержка были более широкими [21]. Доказывалось, что участники конвента, отклонив демократию "большинства", создали более высокий образец "плюралистической демократии", обеспечивавшей право на равное представительство самых разных социальных интересов [22]. Наконец, указывалось, что отцы-основатели руководствовались передовыми принципами Просвещения [23].

По моему заключению, однозначные оценки не могут выразить сути и характера Конституции 1787 г., а мотивация и идеология авторов конституции были достаточно сложны и покоились на трех главных основаниях. Первое среди них - безусловная заинтересованность в перераспределении политической власти в пользу американской элиты. Второе - приверженность доктринам Просвещения, твердое намерение создать механизмы, предотвращающие возможность утверждения в США политического деспотизма или даже авторитарного правления. Наконец, третье основание - политический реализм, проявившийся в желании и способности соразмерять свои собственные мировоззрение и позиции с политическими установками и мнениями, укоренившимся в Северной Америке в революционный период.

Политический реализм необходимо было проявлять уже по той очевидной причине, что проекту федеральной Конституции предстояло пройти процедуру утверждения на ратификационных конвентах штатов, которые избирались людьми, одобрившими раньше демократические нововведения революции. Эта реалия повлияла на оформление долговременной стратегии политического поведения американской элиты: отстаивая и утверждая свои интересы, она должна была иметь в виду и необходимость достижения определенного общественного договора со всем гражданским сообществом. Данная стратегия и воплотилась в федеральной Конституции, которая, как представляется, может быть определена как двойной общественный договор: во-первых, между различными группами американской элиты, по-вторых, между элитой и всем гражданским сообществом.

Участники конвента решительно отказывались называть себя демократами, а многие осуждали демократию, требуя покончить с "демократическим деспотизмом", возобладавшим, по их мнению, в годы революции. Но когда дело дошло до реального ограничения демократических нововведений революционной эпохи, конвент проявил политическую осторожность и расчетливость. Так, несмотря на то, что многие участники осудили расширение избирательного права конституциями штатов, конвент сохранил его, как подтвердил он и расширение представительства западных районов. Конвент одобрил выборность всех органов власти и полную отмену монархического начала (оно поддерживалось некоторыми делегатами). Объявив республиканизм краеугольным камнем американской системы, делегаты вместе с тем попытались провести различие между ними и демократией. На практике это вылилось в противопоставление известной тогда модели демократии, уходившей корнями к древнегреческому полису, новой модели. В дальнейшем исследователи и политические мыслители стали различать их как модели прямой и представительной демократии.

Таким образом, одобренная конвентом модель включала начала представительной демократии, но одновременно это была элитарная демократия, ибо большинство представительных институтов оказались под контролем именно элиты, причем весьма узкой. Рядовой электорат, состоявший из белых мужчин, удовлетворявших определенному имущественному цензу, избирал только палату представителей. Избрание сенаторов, членов верхней палаты, было вверено законодательным собраниям штатов. Избрание президента, главы исполнительной власти, было доверено выборщикам, назначаемым в соответствии с порядком, определенным самими штатами. В большинстве штатов корпус выборщиков стал формироваться легислатурами. Конвент предпринял показательную ревизию концепции разделения властей. В отличие от модели революционного периода, резко возвысившей законодательную ветвь, конвент максимально усилил исполнительную власть, сосредоточив ее к тому же в руках одного человека - президента.

Настороженное отношение участников конвента к демократическим нововведениям революционной эпохи проявилось в отказе включить в федеральную Конституцию Билль о правах, наличествовавший во всех конституциях штатов. В глазах критиков это оказалось самым уязвимым местом филадельфийского документа. Во время обсуждения его ратификационными конвентами штатов большинство среди них соглашались одобрить Основной закон только при условии дополнения его Биллем о правах. Американские отцы-основатели вновь пошли на уступку обществу. В 1789 г. Дж. Мэдисон внес на рассмотрение Конгресса США проект дополнения федеральной Конституции первыми десятью поправками, которые и стали известны как Билль о правах.

Одним из важнейших на конвенте в Филадельфии оказался вопрос о соотношении прерогатив штатов и центрального правительства. Сторонники сильного федерального государства добились успеха в двух важных пунктах: конституция широко определила права центрального правительства, во-первых, и провозгласила верховенство (супрематию) федерального права над правом штатов - во-вторых. Таким образом, Основной закон США был возвышен над более демократичными конституциями штатов (впоследствии их принципы были также приведены в соответствии с более умеренной государственно-правовой моделью).

Важнейшим нововведением в американскую политическую систему постреволюционного периода явилось оформление в 1790-1810-е годы двухпартийной системы, участниками которой стали Республиканско-демократическая партия во главе с Джефферсоном и партия федералистов. Ее возникновение привело к созданию модели политического плюрализма, характерной для всех последующих этапов американской системы. Включенные в модель участники разделились на активных и пассивных. В качестве активных выступали разные группы элиты, сформировавшие две национальные партии, конкурировавшие в борьбе за власть и пытавшиеся заручиться поддержкой гражданского общества. В качестве пассивных участников оказывались различные слои электората, отдающие предпочтение той или иной элитной группе. Эта модель имела как сходство (лидерство элитных групп), так и отличия от колониальной модели.

Элитные группы новой модели разделяло различие социально-экономических интересов (федералисты отстаивали финансово-промышленные интересы, а джефферсоновские республиканцы - аграрные). Между ними были и политические различия: федералисты были сторонниками консервации и сокращения демократических нововведений революции, а республиканцы - сторонниками их расширения. Наконец, обе партии предлагали избирателям для одобрения своеобразный контракт, в котором так или иначе учитывались массовые социальные интересы.

При том, что джефферсоновцы в большей степени учитывали интересы средних и нижних слоев белых американцев, они, как и федералисты, по своему социальному составу [24] и методам политического правления были элитарной партией. Способы выдвижения обеими партиями кандидатур на высшие государственные должности (через узкие кокусы), подбора и назначения государственных служащих невозможно назвать демократичными. Роль избирателей в политическом процессе была незначительной, а и политическом управлении вообще отсутствовала. Но элита, сохранившая, как и в колониальный период, главенство в системе политической власти, приобрела новые важные характеристики. Так или иначе, прямо или опосредованно, ее формирование было связано с выборным механизмом, а практика семейного "наследования" политических постов сошла на нет. В отличие от колониальной эпохи, в постреволюционный период возникает реальный "политический рынок" и полнокровная политическая конкуренция элитных групп.

1820-1860-е ГОДЫ - ЭТАП ВТОРОЙ РАДИКАЛЬНОЙ ТРАНСФОРМАЦИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ

Этот этап, в свою очередь, разделяется на два периода. Первый, охвативший 1820-1840-е годы, вошел в историю под именем джексоновской демократии, второй, вбирающий 1850-1860-е годы, известен как период конфликта и Гражданской войны Севера и Юга. Главное содержание первого периода составили конфликты между разными социальными слоями белого населения по вопросам о способах и формах распределения экономической и политической власти. Второй период ознаменовался антагонизмом двух главных тогда регионов США по вопросу о рабстве. Но при всех различиях оба периода решали общую задачу упрочнения и развития либерально-демократических начал американского общества, в том числе его политической системы.

Джексоновская демократия явилась ответом на вызов двух глубинных и длительных социально-экономических процессов - промышленной революции и активной колонизации Запада. В их горниле формировались новые слои предпринимательства и фермерства, а также рабочий класс. Обретая экономический вес, они претендовали и на политическое влияние и власть. Вызревала следующая после периода Войны за независимость волна политической демократизации. Одним из ее центров стали западные поселения, где новое фермерство утверждало более демократические порядки, чем на Востоке. Новые западные штаты, отменявшие имущественные цензы, повлияли и на восточные штаты [25], так что к концу 1828 г., моменту избрания президентом Эндрю Джексона, имущественный ценз сохранялся только в трех из существовавших тогда 24 штатов. В 1820-е годы была осуществлена вторая важная демократическая реформа - повсеместная передача права избрания президентских выборщиков от легислатур штатов рядовым избирателям. Обе реформы имели непосредственное отношение к избранию Э. Джексона президентом и началу его преобразований.

Наряду с новыми слоями фермерства политическую активность начал проявлять и рабочий класс, обратившийся во второй четверти XIX в. к созданию собственных партий. Эти важные явления создавали возможность изменения сложившейся модели политического плюрализма и обращения нижних социальных групп к самостоятельным политическим действиям. Тем более что двухпартийная система федералисты - джефферсоновские демократы, цементировавшая эту модель, к 1820-м годам распалась. Федералисты сошли с исторической арены в результате политических ошибок периода англо-американской войны 1812-1815 гг., а джефферсоновские республиканцы трансформировались в партию Национальных республиканцев, которая монополизировала политическую власть и которая же в силу разнообразных пертурбаций "оторвалась от народа" и переродилась в партию "старых" элитных групп.

Сложившаяся в постреволюционный период модель политического плюрализма сумела все же сохраниться, благодаря в значительной мере своеобразной "революции элит", происшедшей в результате раскола партии Национальных республиканцев на рубеже 1820-1830-х годах на Вигскую партию, отстаивавшую позиции старых элит, и Демократическую партию, вобравшую новые элиты и сумевшую заручиться поддержкой новых массовых социальных слоев. Новая двухпартийная система, просуществовавшая четверть века, сохранила классическую для США модель политического плюрализма, но в то же время серьезно ее модифицировала.

Деятельность Э. Джексона и Демократической партии 1820-1840-х гг., известная под именем джексоновской демократии, получила разнообразные оценки в исторической литературе, вплоть до взаимоисключающих. А. де Токвиль видел в ней образец опасного волеизъявления толпы [26], историки-прогрессисты - правление рабочего класса и фермерства [27], а их известный современный критик Э. Пессен - власть верхнего класса, не изменившую сущностных характеристик американского общества [28]. Однозначные и крайние суждения о джексоновской демократии не способны охватить всей ее сущности, она, как и многие исторические явления, заслуживает многосторонних характеристик и неоднозначных оценок.

Джексон и его сторонники, безусловно, не посягали на основы американского миропорядка, буржуазной социальной стратификации и политической системы. Но они способствовали ее серьезной либерализации и демократизации, повлекшей повышение социальной мобильности и изменение взаимоотношений между элитой и основной массой белого населения. Партия открыла доступ в высшую политическую власть новым, более демократическим группам элиты [29]. Она одобрила ряд нововведений (выдвижение кандидатов в президенты национальными конвентами, а не узкими кокусами, одобрение и вынесение на суд избирателей национальной партийной платформы), которые способствовали демократизации политического процесса. Ликвидация демократами Национального банка повлекла оживление конкуренции в финансовой сфере и облегчила доступ к банковскому кредиту новым слоям предпринимателей.

Негативным оценкам джексоновской демократии можно противопоставить множество контраргументов, характеризующих ее с положительной стороны, но и положительным оценкам можно долго противопоставлять аргументы, свидетельствующие об "оборотных" недемократических чертах джексоновского правления. Это и подавление Джексоном рабочих забастовок, и его отношение к индейцам и черным американцам, и его авторитарный политический стиль. Сбалансированная полная оценка джексоновской демократии должна включить все эти противоречивые характеристики, в том числе и две несхожие оценки политической системы того периода: 1) политический процесс в США демократизировался, в него вовлеклись широкие массы белого мужского населения; 2) этот процесс остался под контролем социально-экономических элит, а удельный вес нижних слоев в государственном управлении не изменился.

Либерально-демократические тенденции, джексоновского периода упрочились в эпоху Гражданской войны и Реконструкции. В значительной мере они были связаны с деятельностью Республиканской партии, возникшей в 1854 г. и быстро вытеснившей вигов из двухпартийной системы. Победа Республиканской партии на президентских выборах 1860 г. и последовавшие затем глубинные революционные изменения привели к вытеснению из системы политической власти рабовладельческой элиты, отмене рабства, наделению гражданскими и политическими правами освобожденных черных американцев. В результате американцы, участвовавшие в политических выборах и воздействовавшие, следовательно, на политическую власть, включали взрослых мужчин как из белой, так и из черной рас.

Республиканская партия революционного периода опиралась на широкую социальную коалицию, в которой преобладали средние и мелкие собственники, фермеры, мастеровые, рабочие, а в ее руководстве наряду с представителями верхних и средних слоев северо-восточных штатов были и выходцы из нижних слоев. А если учесть, что в ее социальную опору включилась и вся черная раса, то тогда Республиканскую партию эпохи Гражданской войны и Реконструкции можно определить как одну из самых демократичных партий за всю американскую историю.

Демократизм Республиканской партии ярко проявился как в ее идеологии, так и в политической практике, которая включала знаменитый гомстед-акт 1862 г. (предоставлял американцам право по сути бесплатного приобретения в собственность обширных участков из государственного земельного фонда), радикальные 13, 14 и 15 поправки к федеральной Конституции, уравнивавшие черную и белую расы в гражданских и политических правах. Наивысшие демократические образцы были продемонстрированы в южных штатах на пике Реконструкции. Отстранение от избирательного процесса многих прорабовладельчески настроенных южан и наделение избирательными правами бывших рабов привело к тому, что чернокожие избиратели численно превзошли белых (735 тыс. против 635 тыс.) [30]. Вследствие этого черные американцы заполнили властные структуры южных штатов, а в Южной Каролине они вообще составили большинство законодательного собрания. Подобного уровня политического представительства черные американцы не имеют даже сегодня. Белые союзники из Республиканской партии на протяжении нескольких лет их искренне поддерживали, и в результате бывшие рабы смогли не только получить политические права и войти во власть, но и улучшили свое экономическое положение и повысили социальный статус. Политическая активность и реальное влияние черных американцев на политическую власть эпохи Реконструкции означали расширение как демократической, так и плюралистической составляющей политической системы США. Даже по современным меркам в южных штатах сложилась некая неправдоподобная идиллия. Просуществовала она до середины 70-х годов XIX в., после чего последовал крах идиллии, который был столь же стремителен и радикален, как и ее воцарение.

1870-1920-е ГОДЫ. ЭТАП КОНСЕРВАЦИИ АМЕРИКАНСКОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ

Поражение либерально-демократической линии в американской Реконструкции по сути общепризнанно в исторической науке. Э. Фонер в своем известном современном исследовании о Реконструкции определил ее как "незавершенную Американскую революцию" [31]. Но почему она не была завершена и могла ли она вообще быть завершена? Если следовать логике Фонера, то под завершением революции можно понимать предоставление черным американцам равных с белыми экономических, социальных и политических возможностей существования в американском обществе. Но, на мой взгляд, достижение этой цели было реально не только в случае соответствующих законодательных мер, но и при условии фундаментальных изменений в социокультур-ных характеристиках и ментальности как черных, так и белых американцев.

Дело в том, что белые американцы на протяжении нескольких столетий развивались в рамках буржуазной рыночно-конкурентной культуры и обладали соответствующей ментальностью, позволявшей добиваться успеха в американском обществе, в то время как черные американцы, находившиеся все это время в рабстве, существовали в небуржуазной социальной среде, и обрести новую социальную культуру и ментальность, позволявшие жить и действовать успешно в буржуазном обществе, быстро не могли. На мой взгляд, они не смогли ее обрести и по нынешний день.

Интегрироваться в американскую цивилизацию чернокожим гражданам мешали и расовые предубеждения белых соотечественников, сохраняющие реальное значение и сегодня. В силу этих причин Реконструкция, даже в случае реализации самых радикальных законодательных мер, была не в состоянии обеспечить равенство возможностей черных и белых американцев. Но крах этой цели был, конечно же, обусловлен и рядом субъективных причин, среди которых главной было предательство и перерождение Республиканской партии.

Перерождение республиканцев из либерально-демократической партии, опиравшейся на коалицию различных социальных слоев, в партию капиталистической элиты, обслуживающую интересы верхнего класса, было, в свою очередь, обусловлено фундаментальными социально-экономическими подвижками рубежа 1860-1870-х гг. К началу 1870-х гг. опасность реставрации рабовладельческого строя на Юге была ликвидирована, а утверждение либерально-капиталистического миропорядка гарантировано. На Юге произошла смена политических, а в значительной мере также экономических и социальных элит. Место бывшего рабовладельческого класса заняли капиталистические нувориши и новый политический класс, тесно связанные с Республиканской партией. Утвердившись в рядах экономической и политической элиты, они все более действовали и мыслили в соответствии с интересами своей экономической и политической выгоды и все меньше руководствовались идеальными соображениями, которые были присущи многим из них в предшествующий период. Обязательства перед черной расой, которая помогла им стать новой элитой, их все более тяготили. Погруженность в собственные интересы, извлечение экономической выгоды из восторжествовавшего капиталистического миропорядка стали всепоглощающими. Имена бывших идеалистов все чаще и чаще всплывали в связи с громкими скандалами, связанными с коррупцией, лихоимством, грязными экономическими махинациями. На смену Революции пришел Термидор, завершающая фаза большинства революционных эпох.

Американский термидор, как и любой другой, не был равнозначен контрреволюции, он не отменил структурных социально-экономических и политических изменений революционного периода, а подчинил их интересам тех элит, которые возвысились благодаря революции. А вот рядовые участники революции, в первую очередь черные американцы, понесли вследствие термидора ощутимые потери. В результате соотношение демократических и элитарных сторон американской политической власти, как это было и в период после Войны за независимость, стало меняться в пользу последних.

Олицетворением термидорианского перерождения Республиканской партии, политического гегемона той эпохи, стала знаменитая и уникальная во всей американской истории ее сделка с Демократической партией в конце 1876 - начале 1877 гг. В ответ на согласие демократов фальсифицировать результаты президентских выборов (состоялись осенью 1876 г.), что сохраняло за республиканцами пост главы государства, руководство Республиканской партии согласилось прекратить Реконструкцию на Юге. Сохранив в своих руках национальную политическую власть, республиканцы продолжали активно использовать ее в экономических интересах промышленных и финансовых кругов. А вот преобразования в интересах нижних слоев, в первую очередь черных американцев, были прекращены, а через некоторое время пересмотрены и в значительной мере отменены. Одновременно 1877 г. открыл новый этап эволюции американской политической власти, один из самых консервативных и противоречивых в истории США.

Этот этап содержит богатейший материал для рассмотрения и ответа на вопрос, являющийся основополагающим для исследователя политической власти: что и кто играет более важную роль в определении ее характера - политические нормы и институты или участники политического процесса? Если судить по нормам и институтам, то может создаться впечатление, что демократическая составляющая американской политической системы не только не уменьшилась, но даже увеличилась. Действительно, все демократические нововведения предшествующих эпох сохранились и были дополнены новыми. Среди последних выделяются три.

Первое заключалось в повсеместном введении тайного голосования.

Второе нововведение - единый избирательный бюллетень для кандидатов от всех партий (до того существовали раздельные бюллетени для каждой из партий, они были окрашены в разные цвета, что при отсутствии закрытых кабин для голосования, безусловно, препятствовало свободному волеизъявлению).

Третье нововведение - конкурсное замещение значительной части федеральных должностей. Но эти реформы очень слабо повлияли на характер политического режима и процесса, оказавшихся под жестким контролем экономической и политической элиты.

Элита добилась следующего представительства в верхнем эшелоне исполнительной власти и дипломатической службы: 1861-1877 гг. - 81,1%; 1877-1897 гг. - 86,8%; 1897-1913 гг. - 91,7%. Подлинный триумф характеризует ее участие в Верховном суде США: 1861-1877 гг. - 88,9%; 1877-1897 гг. 84,2%; 1897-1913 гг. - 100% [32]. Лидеры финансово-промышленного капитала не только активно продвигали во власть подконтрольных им менеджеров, юристов, партийных функционеров, но стремились и сами обосноваться на политическом Олимпе. Для себя они облюбовали верхнюю палату Конгресса США, которая в тот период превратилась в самый властный политический институт. Не случайно американский сенат был наречен современниками "клубом миллионеров". Постоянно возрастали финансовые вливания крупного капитала в политику. В политическую классику вошло финансирование президентской избирательной кампании 1896 г. мультимиллионером М. Ханной. Добившись от Республиканской партии выдвижения на пост президента угодного ему Г. Маккинли, Ханна потратил на обеспечение победы своего ставленника беспрецедентную сумму - 3 562 325 долл.

Подчинив своему контролю государственную власть, финансово-промышленный капитал активно использовал ее для продвижения своих экономических интересов. В период после Гражданской войны государство оказало особую поддержку железнодорожным компаниям. Государственные структуры передали железнодорожным компаниям в виде грантов 200 млн. акров земель, многие из которых согласно федеральному аграрному закону 1862 г. предназначались для организации мелких фермерских хозяйств. Государственная поддержка была оказана и другим компаниям, в первую очередь крупным корпорациям. Во многих штатах были приняты законы, отменявшие предельные размеры капиталов корпораций, позволявшие выпускать акции без указания их номинальной стоимости и т.п. Имена их создателей, лидеров среди нуворишей постреволюционной Америки, стали олицетворением капиталистической элиты на многие десятилетия.

Подчинение государственной власти интересам одного, самого малочисленного, но самого влиятельного экономического класса ярко проявилось в деятельности судебной ветви государственной власти. Многие исследователи сходятся в том, что именно судебные интерпретации наполняли в тот период реальным содержанием американские законы, при этом с ними происходили поразительные превращения. Классическим стал пример XIV поправки к Конституции США. Одобренная в 1868 г., она провозглашала, что "ни один штат не должен лишить кого-либо жизни, свободы и имущества без надлежащей правовой процедуры" [33]. Поправка была предназначена для защиты гражданских и политических прав освобожденных черных рабов, судебные же органы стали использовать ее в целях пресечения попыток властей штатов ущемить интересы... бизнеса! Позиция судебной власти во главе с Верховным судом США оказалась подчиненной в тот период откровенному политическому мотиву: экономические интересы Соединенных Штатов будут обеспечены наилучшим образом, если государство предоставит бизнесу наибольшую "свободу рук".

Подобную же свободу рук Верховный суд США согласился предоставить властям южных штатов, которые после прекращения Реконструкции быстро попали под контроль расистов и обратились к ревизии демократического законодательства эпохи Гражданской войны. При этом знаменитые XIV и XV поправки к федеральной Конституции, неподвластные штатам, формально не отвергались. Черные американцы были лишены гражданских и политических прав с помощью хитроумных обходных мер. Первой такой мерой стало введение в южных штатах избирательного налога: сотни тысяч чернокожих из нижних социальных слоев предпочли уплате налога неучастие в выборах. Второй мерой стало введение ценза грамотности: число неграмотных среди чернокожих избирателей колебалось от 40 до 60%. Третьей мерой стали "дедушкины законы": претендент на избирательное право должен был доказать, что таковым пользовался его дед. Вследствие трех мер 90% черных избирателей Юга оказались лишенными избирательного права, гарантированного федеральной Конституцией [34]. В 1898 г. Верховный суд США признал эти законы южных властей правомерными, поскольку, как указывалось в его решении, они не противоречили XV поправке к федеральной Конституции, запрещавшей лишать избирательного права только по признаку расовой принадлежности или цвета кожи.

Подчинение политических институтов воле высшего класса ярко проявилось в деятельности политических партий. В эволюции двух главных партий выделялись следующие главные тенденции.

Во-первых, различия между партиями сузились и обе они в финансовом и организационно-функциональном отношении оказались тесно привязаны к финансово-промышленному капиталу.

Во-вторых, сами партии превратились в подобие корпораций, озабоченных не только борьбой за власть, но и обогащением.

В-третьих, в руководстве и организации практической деятельности обеих партий возобладали авторитарно-вождистские методы.

Последняя тенденция стала известна как боссизм. Боссы обеих партий добивались власти и влияния по схожей схеме. В своих штатах они стремились превратить в опорные пункты партии самые доходные учреждения и службы. Так, опорным пунктом республиканцев в Нью-Йорке стала таможня, крупнейшая в Соединенных Штатах. Доходы и взятки, получаемые чиновниками на таможне, в совокупности были сравнимы с прибылями удачливых бизнесменов. Служащие таможни не только делились доходами с боссом, но и отдавали значительную часть своего времени организационной и пропагандистской деятельности партии. На такой же основе действовали боссы и в других штатах и городах. Раз в четыре года на национальных конвентах республиканцев и демократов боссы собирались в узком кругу и согласовывали кандидатуру на должность главы государства. Таким образом практически была возрождена практика узкоэли-тарных кокусов, контролировавших "циркуляцию элит".

Последняя четверть XIX в., пожалуй, дает наиболее весомые аргументы для концепции, господствовавшей в советской американистике и рассматривавшей политическую власть в США как форму классовой диктатуры капитала. Но даже в том периоде заключены свидетельства односторонности этой концепции и многогранности американской политической власти, которая, как и прежде, но в других пропорциях включала элитарный, плюралистский и демократический компоненты и которая являлась объектом борьбы между элитарным меньшинством общества и ущемленным большинством, также как и между многочисленными социальными классами и группами. Среди этих последних некоторые впервые заявили о себе со всей решительностью. А главным среди них оказался американский рабочий класс. Более высокую политическую самостоятельность, в сравнении с предшествующими периодами, проявили и средние слои общества. Так что период наибольшего воздействия на политическую власть верхнего класса оказался и периодом наивысшего политического соперничества разных социальных групп.

На основе новых социальных движений оформились две успешные политические партии - Популистская и Социалистическая, собиравшие на президентских выборах до 10% голосов (популисты в 1896, а социалисты в 1912 гг.) и заставившие верхний класс говорить о реальной угрозе политического радикализма в США. Левые партии впервые в американской истории стали массовыми, изменив соотношение сил, воздействовавших на политическую власть. Но войти в эту власть и оттеснить верхний класс от ее кормила им не удалось. Логично задать вопрос: существовала ли такая возможность реально? Обсуждение его, однако, грозит затянуться до бесконечности; много проще ответить на вопрос, почему такая возможнось, даже если она существовала, не реализовалась. Одна из очевидных причин заключена в предпринятых политической элитой реформистских маневрах, которые смогли вернуть ей утраченную поддержку нижних социальных групп.

Изменение стратегической линии политической элиты произошло в Прогрессивную эру 1900-1914 гг. Ее противоречивость в значительной мере объясняет серьезные расхождения в оценках историков. Либеральные авторы склонялись к тому, что прогрессизм объединил перед лицом угрозы экономического и политического господства корпораций самые разные общественные слои, во главе которых выступила просвещенная часть элиты во главе с Т. Рузвельтом и В. Вильсоном, сумевшими оттеснить от государственного руководства консерваторов [35]. Радикальные историки доказывали, что прогрессистские реформы были результатом целенаправленных усилий той части правящей элиты, которая с помощью либеральной политики хотела упрочить позиции правящего класса. В ходе прогрессистских преобразований оформился "корпоративный либерализм", ставший основополагающей системой классового господства и в последующем [36].

По моему заключению, односторонность присуща как либеральной, так и радикальной интерпретации. Представляется, что прогрессистские реформы явились результатом усилий как минимум трех социальных сил. Первой среди них были радикальные движения от популистов до социалистов, нацеленные на антимонополистические меры и развитие прямой демократии. Второй силой оказались средние городские слои и либеральная интеллигенция (ее боевым ядром были знаменитые "разгребатели грязи" из журналистской среды). Третьей силой, способствовавшей успеху реформ, была просвещенная часть экономической и политической элиты США, мотивы которой носили по преимуществу охранительный характер.

В американской литературе существует точка зрения, согласно которой роль радикализма, первой из названных сил, состоит в том, чтобы побудить нацию к действию, уступая политическую авансцену главным партиям, после того как те созреют до одобрения необходимых преобразований. Эта точка зрения справедлива в том смысле, что большинство реформаторских эпох в США развивались по этой схеме. Возражение вызывает заключенная в ней тенденция оценивать радикализм только как своего рода младшего партнера главных политических сил. На самом деле радикализм, формировавшийся часто в гуще народного протеста, выражал собственные социальные и политические интересы нижних классов, оппозиционные по отношению к интересам верхнего класса и политического истеблишмента. Другое дело, что у радикализма в силу разных причин недоставало потенциала самому успешно бороться за власть, и он отдавал голоса своих сторонников той части элиты, которая включала в свою программу хотя бы часть его требований.

Подобный исход соперничества различных политических сил был в значительной мере обусловлен и продемонстрированной уже не в первый раз способностью влиятельной части американской правящей элиты пойти на изменение общественного договора с гражданским обществом и включение в этот договор положений (реформ), которые были необходимы для восстановления национального консенсуса. Эту способность, которую один из современных американских исследователей назвал "просчитанным демократизмом" [37], невозможно определить только как обманный маневр. Это был именно обновленный общественный договор с нацией, в котором были заинтересованы и от которого получали реальные результаты средние и нижние слои, но который одновременно сохранял и упрочивал политическое лидерство и власть элиты.

В прогрессивную эру были одобрены разнообразные социально-экономические и политические реформы. Среди первых выделялась XVI поправка к Конституции США, вводившая федеральный подоходный налог, и закон Клейтона, с одной стороны, усиливавший антимонополистические меры в отношении объединений бизнеса, а, с другой стороны, выводивший из сферы действия антимонополистического законодательства объединения рабочих. Среди политических реформ выделялись XVII поправка к федеральной Конституции, вводившая прямые выборы сенаторов, и XIX поправка, предоставившая избирательные права женщинам. Кроме того, с 1898 по 1918 г. 22 штата внесли поправки в собственные конституции, наделявшие избирателей правом законодательной инициативы и референдума в собственных штатах, причем в 12 случаях избиратели получили право вносить поправки в конституции штатов.

Прогрессивная эра пресеклась в годы первой мировой войны. Войны плохо совмещаются с реформами. Национализм, патриотизм и мессианизм, расцветшие в США в период первой мировой войны, оттеснили прогрессистские реформы на задний план. Другая причина затухания реформ состояла в том, что начавшаяся на исходе первой мировой войны большевистская революция серьезно напугала своим радикализмом и возможностью экспансии большевизма большинство американцев, способствуя выдвижению на ведущую политическую позицию консерватизма. Наконец, еще одна причина угасания либерального реформаторства заключалась в том, что Соединенные Штаты той эпохи не сталкивались с угрозой экономического кризиса, которая бы не позволяла либералам и просвещенной части элиты расслабиться и прекратить методическое реформистское врачевание капитализма. Особенно успешно действовали крупные корпорации, реабилитировавшие себя в глазах нации за грехи эпохи сколачивания финансово-промышленных империй.

20-е годы стали эпохой триумфа индивидуалистического капитализма, а экономические успехи способствовали укоренению среди американцев консервативных настроений, которые в свою очередь способствовали восстановлению модели политической власти, характерной для последней четверти XIX в. Своего рода символом возрождения политической гегемонии крупного бизнеса явилось одиннадцатилетнее пребывание на посту министра финансов мультимиллионера Э. Меллона. Чтобы занять этот пост, Меллон должен был уйти в отставку из руководства 51 корпорации, но деятельность на новом посту многократно искупила эту жертву, принеся многомиллиардные прибыли большому бизнесу. В 1921 г. по его инициативе ставка налога на доходы, превышавшие 1 млн. долл., была снижена с 66 до 50%, а в 1926 г. до 20%. Таким образом, экономическая власть давала возможность вхождения в политическую власть, а власть политическая позволяла реально укреплять власть экономическую.

1930-е ГОДЫ - НАЧАЛО XXI в.: СОВРЕМЕННЫЙ ЭТАП ЭВОЛЮЦИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ

Оттеснение от политического лидерства консервативной части элиты и выдвижение на ведущую позицию ее либеральной части произошло в 1930-е годы и было обусловлено социально-экономическими потрясениями, привнесенными мировым экономическим кризисом 1929-1933 гг. Ф.Д. Рузвельт и поддержавшая его либеральная часть верхнего класса согласились на принятие нового радикально обновленного общественного договора с нацией, который расширил социально-экономические права и возможности средних и нижних слоев и способствовал (после серьезной модернизации) длительной стабилизации и упрочнению американского миропорядка. Начиная с 1930-х годов и на протяжении последующих периодов были осуществлены многочисленные и разнообразные нововведения в систему политической власти. Но изменился ли ее характер и каким стало соотношение демократического, плюралистического и элитарного компонентов?

В эпоху после рузвельтовского "нового курса" упрочились институциональные, нормативные и процессуальные основы демократии. Отмечу наиболее существенные нововведения. В 60-е годы XX в. утвердилось самое демократичное по всем меркам избирательное право. Черным американцам были тогда в полной мере возвращены избирательные права, отнятые у них в конце XIX - начале XX вв. В дальнейшем в некоторых южных штатах были предприняты меры, в первую очередь изменение избирательных округов, обеспечившие возможность расширения представительства чернокожих граждан в органах власти (в противном случае такое представительство было обречено оставаться крайне узким в силу явного численного превосходства белых избирателей). Примером такой меры стало изменение в 1992 г. избирательных округов в штате Южная Каролина, в результате чего чернокожим избирателям было обеспечено большинство в двух новых округах, от которых были незамедлительно избраны два чернокожих депутата в палату представителей Конгресса США [38]. Важными демократическими мерами явились XXIV поправка (ратифицирована в 1965 г.) к Конституции США, запретившая увязывать предоставление избирательного права с уплатой какого-либо налога, и XXVI поправка (ратифицирована в 1971 г.), снизившая возрастной ценз до 18 лет.

На современном этапе резко возросла роль такого специфического американского демократического механизма, как праймериз (выдвижение кандидатов на выборные государственные должности самими избирателями). Праймериз стали впервые вводиться еще в нач. XX в. как средство ограничения влияния партийных боссов. Но после первой мировой войны процесс затормозился и даже пошел вспять. В 1968 г. национальный съезд Демократической партии решительно потребовал увеличить количество праймериз. Примеру демократов последовала и Республиканская партия. В последующие десятилетия праймериз утвердились в подавляющем большинстве штатов, так что волеизъявление рядовых избирателей стало предопределять выдвижение кандидатов в президенты.

Подконтрольность политической власти обществу расширилась и в других сферах. Так, резко увеличилось количество государственных должностей, замещаемых на конкурсной основе, и соответственно снизилась их зависимость от воли партии, побеждающей на президентских выборах. В 1990 г. Верховный суд США вынес решение о том, что при найме государственных служащих на большинство должностей партийная принадлежность не должна приниматься во внимание. Разносторонний контроль общества установлен за деятельностью высших государственных лиц - президента, губернаторов, конгрессменов. Процесс демократизации затронул и деятельность внегосударственных политических институтов, в частности, партий. Влияние боссизма, игравшего огромную роль на предшествующих этапах американской истории, фактически сведено к нулю. Деятельность партийных фракций в Конгрессе США была поставлена под контроль демократических процедур в результате внутриконгрессовских реформ 1970-х гг.

Наряду с демократическими нововведениями в новейшее время сохранили свою роль классические демократические институты и нормы. Среди них особое значение принадлежит разделению властей. Модель, созданная американскими отцами-основателями, доказала свою жизнеспособность и гибкость: основы ее сохранились и одновременно соотношение и взаимоотношение властей приспосабливались к требованиям времени. Так, во взаимоотношениях двух главных ветвей власти - исполнительной и законодательной - обнаружилась закономерность, оформившаяся именно под воздействием различающихся исторических реалий. Полномочия исполнительной власти, в первую очередь президента, расширялись, как правило, в кризисные эпохи, а в посткризисные законодательная власть брала реванш, пытаясь, и не без успеха, восстановить равновесие двух ветвей власти. В связи с такими перепадами американские исследователи писали о наступлении то эпохи "имперского президентства", то эпохи "имперского Конгресса" [40]. Но в определенный момент обнаруживалось, что эти страхи преувеличены, опасность доминирования одной ветви власти снималась без трагического накала страстей и в рамках конституционного процесса. В целом же взаимоотношения двух ветвей власти находились в состоянии динамичного равновесия, означающего, что возвышение одной ветви власти неизменно вызывало к жизни контртенденцию расширения полномочий другой ветви и предусмотренный конституцией баланс властей восстанавливался.

Показательные изменения испытала в новейшее время третья ветвь власти - судебная. Безраздельное господство судебного консерватизма, характерное для предшествующей эпохи, не наблюдалось ни на одном из современных этапов. Со второй половины 1930-х годов соотношение сил в Верховном суде стало меняться в пользу либералов, а наивысшего влияния судебный либерализм достиг в 1950-1960-е годы. В последующие десятилетия установилось равновесие судебного либерализма и консерватизма, но постепенно более заметным стало влияние умеренного консерватизма. Идеологические привязанности судей влияли на их мнения и решения, но такой идеологической зашоренности, которая была характерна для Верховного суда в 1870-1920-е годы, не наблюдалось ни разу. Вместе с тем Верховный суд умел преодолевать опасности догматического буквоедства и в своих решениях реагировал на меняющиеся условия национального общественного договора.

Вышеизложенное дает основание для вывода, что в новейшее время позиция демократических норм, процедур, институтов определенно упрочилась. Но при всей важности нормативно-процессуальных аспектов содержание демократии ими не исчерпывается. Напомню ее знаменитую, совпадающую с классической, формулу, высказанную Авраамом Линкольном: "правление народа, посредством народа и для народа". Как же обстоит дело с реальным воздействием на власть и участием в ней народа, под которым классическая демократическая формула понимает большинство общества? В новейшее время главной формой реализации народного суверенитета стали выборы. В американской политической науке укоренилось мнение, что значимы шесть показателей вовлеченности граждан в эту политическую форму. Это выдвижение своей кандидатуры на выборный пост; проявление активности в предвыборной борьбе; внесение денежных средств в поддержку того или иного кандидата; принадлежность к партии или иной организации, которая поддерживает того или иного кандидата; агитация или иные методы убеждения друзей и окружения при обсуждении кандидатов; наконец, само участие в выборах.

Первые пять показателей имеют в американской политической практике минимальное значение. Менее 1% американцев когда-либо выдвигали свои кандидатуры на выборные должности. Только 5% проявляли активность в партийной и избирательной кампании и приблизительно 10% делали финансовые взносы. Около 1/3 американских граждан участвовали в организациях, которые могут быть названы группами политических интересов, и несколько большая часть убеждала своих близких проголосовать определенным образом. В праймериз участвовало не более 30% избирателей. И только непосредственно в самом голосовании в новейшее время принимало участие в среднем около 50% взрослых американцев [41]. Таким образом, на американском политическом рынке подавляющее большинство ограничивается ролью "покупателей" тех или иных политических программ, делая выбор из идей и кандидатур политической элиты, которой и вручается власть реального принятия государственных решений и управления страной.

Для характеристики демократической составляющей американской власти важен и вопрос о том, насколько осознанным является выбор большинства. Напомню, что родоначальник американской демократической мысли Т. Джефферсон считал подлинно демократическим только волеизъявление просвещенного народа, который в полной мере осознает, за кого и за что он голосует. Анализ американской политической практики новейшего времени показывает, что демократический идеал Джефферсона, так же как и знаменитая формула Линкольна, остаются не более чем демократической мечтой.

Американские политологи Г. Алмонд и С. Верба в своем знаменитом труде "Гражданская культура. Политические установки и демократия в пяти государствах" пришли к выводу, что в США больше, чем в недемократических странах, просвещенно-информированных, действующих на основе рационального выбора граждан, но что и в Соединенных Штатах они составляют меньшинство нации [42]. А политологи Мичиганского университета разработали специальную шкалу для выявления уровня политического сознания и просвещенности американских избирателей. Согласно их выводам, на разных этапах новейшей истории просвещенные американские избиратели, вполне разбирающиеся в своем выборе, оставались в явном меньшинстве [43]. На основе этих данных можно заключить, что в лучшем случае только одна треть американцев обладает просвещенным политическим сознанием, большинство же граждан воспринимает предлагаемые "сверху" решения на веру. Для такого большинства американские ценности обладают превосходством над любыми иными "по определению", потому что иначе просто не может быть. Было бы явным упрощением считать подобную веру продуктом простых манипуляций, но несомненно и то, что она целенаправленно и успешно пестуется элитой. Безусловно, большинство общества с помощью выборов контролирует правящее меньшинство, но сценарии контроля определяются самим меньшинством и зависят от характера и содержания соперничества различных группировок элиты.

Обратимся теперь к вопросу о содержании и влиянии в новейшее время в США политического плюрализма. Для многих американских исследователей вопрос о характере политического плюрализма сводится, по сути, к возможностям легального и реального политического действия разных социальных групп, но, на мой взгляд, не менее существенным является вопрос об эффективности и результатах воздействия на власть разных классов и слоев. Обеспечивает ли политический плюрализм в США, по меньшей мере, относительное равенство разных социальных групп в политическом процессе?

Есть основания утверждать, что в новейшее время сохранялись серьезные различия как в политической активности, так и в результатах воздействия на власть разных социальных групп. Так, среди экономических классов доминирующая роль принадлежала благополучным американцам, а среди расово-этнических групп - коренным белым гражданам. Американский политолог Т. Эдзол, подсчитавший политический вес на выборах бедных и зажиточных граждан, пришел к выводу, что гораздо большая избирательная активность благополучных граждан обеспечивала им подавляющее, намного превышающее пропорцию в электорате, превосходство и определяла исход избирательных кампаний [44]. Особенно велик разрыв в политическом волеизъявлении между самыми богатыми и самыми бедными: из самой богатой квинты (1/5) американских граждан в выборах участвует 75%, а из самой бедной квинты вдвое меньше [45] Гораздо большая политическая активность верхних слоев являлась важным условием сохранения их явного превосходства в воздействии на власть.

Возможности разных социальных слоев и групп в американской политике давно и прочно обусловлены возможностями финансирования политической деятельности. Неравные возможности американских избирателей в оказании финансовой поддержки кандидатам традиционно являлись притчей во языцех для поборников демократии. Но только в 1974 г. в США был принят фундаментальный федеральный закон, регламентирующий расходы на избирательные кампании, что должно было привести к выравниванию возможностей воздействия на политику разных социальных групп. Согласно закону, отдельный индивидуум не мог пожертвовать кандидату в депутаты более 1 тыс. долл. Что касается коллективных доноров избирательных кампаний, среди которых доминирующая роль принадлежит комитетам политического действия (КПД), создаваемым разными социальными группами, то каждый из них может перечислить на счет одного кандидата не более 5 тыс. долл, а на счет партии - от 15 до 20 тыс. долл.

Принятие закона сопровождалось следствиями, непредвиденными его творцами и свидетельствующими, что с помощью законов крайне трудно уравнять шансы на политическом рынке для индивидуумов и групп с различными финансовыми возможностями. Воспользовавшись тем, что закон не ограничивал ни число кандидатов, которые могли финансироваться одним донором, ни общую сумму расходов доноров на разных кандидатов, верхние социальные слои, действуя через предпринимательские и профессиональные объединения, обратились к созданию все новых комитетов политического действия, расходы которых стали стремительно возрастать. Каждый КПД мог профинансировать любое количество приемлемых для него кандидатов, а последние могли получить деньги от всех заинтересованных в их избрании комитетов. Финансовые возможности кандидатов после принятия закона 1974 г. не только не уменьшились, но даже возросли. Необходимо отметить также, что федеральный закон не ограничил избирательные расходы КПД (например, политическую рекламу), осуществляемые ими самими, а не идущие напрямую кандидату.

После 1974 г. КПД стали стремительно увеличиваться в численности. В конце XX в. их было зарегистрировано 4 тыс., при этом количество КПД, зарегистрированных предпринимателями, в 5 раз превышало количество профсоюзных КПД [46]. Бурное развитие КПД отразило и общую тенденцию возрастания роли в политике групп интересов. Собственно говоря, и сами КПД являлись креатурами групп интересов, т.е. корпоративных, профессиональных и общественных объединений американских граждан, которые с помощью сложения своих индивидуальных усилий хотят более эффективного достижения общих для той или иной социальной группы целей. Группы интересов насчитывают долгую историю, но подлинного расцвета они достигли во второй половине XX в. Среди групп интересов, в свою очередь, выделяются те, которые занимаются лоббистской деятельностью. Согласно американскому федеральному закону, лоббистские организации, функция которых состоит в том, что они способствуют принятию или, наоборот, отклонению того или иного закона, обязаны быть зарегистрированы. По официальной статистике лоббистскими организациями располагают от 15 до 20% групп интересов. В отличие от КПД, пик активности которых приходится на избирательные кампании, лоббистские организации повседневно пробивают в государственных структурах интересы своих клиентов.

Политическая роль лоббистских организаций возросла настолько, что их критики заговорили о наличии в США властного "железного треугольника" - альянса лоббистов, законодателей и государственных чиновников, протаскивающих через ветви власти законы и решения, угодные влиятельным группам интересов. Их оппоненты, напротив, считают роль лоббистов, как и групп интересов в целом, позитивной, поскольку они институционализируют частные социальные интересы, предотвращают их хаотичное развитие, обеспечивают цивилизованное соперничество социальных групп, служат важным инструментом политического плюрализма. Вынесение объективного мнения по данному вопросу предполагает ответ на вопрос: каково соотношение групп интересов, представляющих разные социальные слои?

Исследователи групп интересов выделяют в качестве главных среди них предпринимательские, профессиональные, фермерские, профсоюзные. Большинством в качестве наиболее влиятельных признаются предпринимательские группы, которые имеют наиболее мощные и высокооплачиваемые лоббистские подразделения. Но с середины XX в. набирали вес и иные, особенно профессиональные (например, медиков) группы интересов. А самой многочисленной группой интересов - более 30 млн. членов - стала Американская ассоциация пенсионеров. Ассоциация, имеющая влиятельное лобби в Вашингтоне, воздействовала на законодательные органы всех уровней. В 80-е годы ассоциация активно и успешно противодействовала попыткам администрации Р. Рейгана снизить уровень отдельных социальных выплат пожилым американцам, а также увеличить возраст выхода мужчин на пенсию с 65 до 68 лет. Она стала главным и надежным гарантом сохранения и упрочения сложившейся системы пенсионного и социального обеспечения пожилых американцев.

Место групп интересов в американской политической системе трудно переоценить, если учесть, что их активность охватывает все общественные сферы - экономическую, социальную, политическую. Велика их роль в формировании общественного мнения, политических установок и предпочтений как рядовых избирателей, так и элиты. Львиная доля информации, которую американцы черпают из средств массовой информации - это "черный" или "белый пиар" (современные россияне не хуже американцев знают, что это такое), изготовленный по заказу групп интересов (группы интересов американских медиков, борясь в 1994-1995 гг. против "социалистического" закона о государственном медицинском страховании, истратили на услуги СМИ 300 млн. долл. и добыли-таки себе победу).

Точное измерение соотношения сил и влияния на политическую систему разных групп интересов крайне затруднительно и его невозможно обнаружить ни в одном политологическом труде. Вместе с тем, совокупный материал по группам интересов [47] дает, на мой взгляд, основание для следующих заключений. На современном этапе состав групп интересов стал более плюралистичным и среди них возрос удельный вес тех, которые представляют средние слои общества, как и групп, отражающих интересы общества в целом (организации потребителей и защиты окружающей среды - наиболее яркие примеры). Вместе с тем наибольших практических результатов в защите позиций представляемых ими участников и социальных групп добивались организации бизнеса. Они же располагали наибольшими материальными возможностями для воздействия на различные властные структуры и общественное мнение.

Прагматическая цель организаций бизнеса заключалась в обеспечении наибольших материальных выгод для представляемых ими предпринимательских групп, а их стратегическая цель состояла в сохранении социально-экономического статус-кво с допущением ряда реформ, необходимых для его достижения. В то же время среди групп интересов практически отсутствовали и не пользовались сколько-нибудь существенным влиянием организации, представляющие нижние слои общества. Вовлеченность американцев в группы интересов находилась в прямой зависимости от их социального статуса и материального положения: более высокое положение на социальной лестнице сопровождалось участием в большем количестве групп интересов. Так, 35% представителей верхнего класса входили в две и более групп интересов, демонстрируя гораздо более высокую лоббистскую активность, нежели представители среднего и тем более нижнего классов [48].

На протяжении всей американской истории важнейшей опорой политического плюрализма являлись партии. На современном этапе среди американистов стало высказываться мнение, что значение партий сокращается, что их из системы власти вытесняют другие институты, в первую очередь группы интересов. Партии действительно уступили ряд своих функций другим институтам гражданского общества, но их роль в политике и влияние на систему политической власти сохраняются. Организация и проведение выборов, разработка и выдвижение программ социально-экономического и политического развития нации, рекрутирование политической элиты - по-прежнему прерогативы ведущих партий. В США невозможно подняться на вершину власти, не участвуя в деятельности одной из ведущих партий.

В новейшее время обе главные партии расширили свою социальную базу, стали более плюралистичными. Серьезный поворот в их развитии начался в 1930-е годы и был инициирован модернизацией Демократический партии. Восприятие Демократической партией, начиная с 1932 г., программы экономического регулирования и социальных реформ склонило на ее сторону рабочий класс, в первую очередь профсоюзы, расово-этнические меньшинства и значительную часть городских и средних слоев. Это была коалиция избирателей, объединившихся под знаменем социального либерализма, соединившего традиционно-индивидуалистические и реформаторско-коллективистские ценности. Позднее и Республиканская партия должна была воспринять концепцию социального государства, правда, гораздо более умеренную.

В 60-70-е годы Демократическая партия расширила поддержку гражданских и политических прав черных американцев, восприняла новую, более радикальную программу социальных расходов, поддержала нонконформистские социокультурные принципы (право на аборт, полнокровное равноправие женщин, нетрадиционные сексуальные ориентации). Республиканцы сдвинулись "влево" только в расово-этническом вопросе, и по другим фундаментальным общественным проблемам заняли консервативную позицию, в чем-то даже сдвинулись "вправо". В 80-90-е годы обе партии не были склонны к серьезным программным нововведениям (этого не требовал и политический рынок). Но в целом в новейшую эпоху обе главные партии модернизировались, поставив своей целью улавливание максимального числа избирательских голосов, что позволило им вовлечь в сферу своего влияния все основные социальные классы и группы.

Можно заключить, что плюралистические начала американской политической власти в новейшую эпоху упрочились. Но можно ли считать Соединенные Штаты образцом политического плюрализма, как полагают авторитетные американские политологи [49]? Позволю себе усомниться в этом.

Образцовый плюрализм, как представляется, равнозначен если не полному, то хотя бы примерному равенству властных возможностей основных социальных групп. Однако в новейшее время, как и на предшествующих этапах властные возможности основных социальных групп - верхнего, среднего и нижнего классов, разных рас и этносов - оставались неравными и верхние слои белой расы продолжали доминировать в политической системе, во всех ее основных институтах, включая государство и партии. При всем том, что влияние демократического и плюралистического компонентов в политической системе возросло, главенствующим оставалось влияние элитарного компонента, а элиты, принимая меняющиеся правила политического процесса, продолжали его контролировать и часто искусно направлять, так что и демократия и плюрализм были подвластны элите. Элитные слои общества, как и в предыдущие периоды, главенствовали в системе политической власти, удерживали, если выразиться образно, контрольный пакет акций в принятии политических решений и извлекали наибольшую (безусловно, непропорциональную их численности) выгоду из политической системы.

Главенствующая роль элиты в системе политической власти вместе с тем не равнозначна политической диктатуре капиталистического класса. В заключение статьи укажу на основные различия между ними.

Политическая элита включает в себя более широкий социальный слой, нежели капиталистический класс. Наряду с верхними экономическими группами, которые, безусловно, занимают в политической элите важнейшее место, в нее в качестве наиболее влиятельных групп необходимо также включить руководство государства, высшую государственную бюрократию, владельцев и руководителей средств массовой информации (последние, впрочем вполне могут быть зачислены в бизнес-элиту).

Власть политической элиты ни на одном этапе американской истории не была равнозначна диктатуре, ибо элита США в своем большинстве была неизменно привержена демократическим правилам и нормам отправления власти, а демократия и диктатура - это понятия-антонимы. Для понимания системы политической гегемонии и властвования американской элиты очень важен учет ее политической культуры. Ее архетип был сформирован еще американскими отцами-основателями, которые в эпоху образования США и независимого государства соединили твердую защиту экономических позиций верхнего класса с политическим реализмом и просвещенным (основанным на постулатах идеологии Просвещения) подходом к моделированию политической власти, имевшими следствием разнообразные компромиссы с нацией. Ими была утверждена такая модель, которая позволяла другим социальным группам участвовать в политической борьбе и в той или иной степени воздействовать на власть. Но войти во власть нижним слоям удавалось крайне редко (это случалось в революционные эпохи, например, на первом этапе Войны США за независимость и на начальных этапах эпохи Реконструкции). На протяжении большей части истории США элита уверенно доминировала в системе политической власти, а нижние слои могли только оказывать воздействие на ее решения, но участия в политическом управлении не принимали.

Примечания

1. Один из самых ярких выразителей этой концепции Дж. Домхоф доказывает, что верхний класс навязывает свою волю с помощью четырех стратегических процессов: 1) умело лоббирует свои экономические интересы в системе государственной власти; 2) использует разнообразные институты, способы и механизмы для выработки и принятия приемлемых политических решений; 3) участвует в отборе приемлемых кандидатов на государственные и политические должности; 4) активно воздействует на системы образования, культуры, средства массовой информации с целью утверждения и поддержания в обществе ценностей и стереотипов, увековечивающих его классовую гегемонию. см.: Domhhoff G.W. The Higher Circles. The Governing Class in America. New York, 1970; idem. The Power That Be. Process of Ruling Class Domination in America. New York, 1979; idem. The Power Elite and the State: How Policy is Made in America. New York, 1990.
2. Юридическая энциклопедия. Под общей ред. Б.Н. Топорнина. М., 2001, с. 218.
3. Категории политической науки. Руководитель авторского коллектива проф. А.Ю. Мельвиль. М. 2002, с. 273.
4. Цит. по: Baylin В. The Origins of American Politics. Cambridge (Mass.), 1968, p. 59.
5. Greene Е.В. The Provincial Governor in the English Colonies of North America. Cambridge, 1898; Labaree L.W. Royal Government in America: a Study of the British Colonial System Before 1783. New Haven (Conn.), 1930; Bailyn B. The Origins of American Politics, ch. 2.
6. Greene J.P. The Quest for Power: The Lower Houses of Assembly in the Southern Royal Colonies, 1689-1776. Chapel Hill, 1963; Pole J.K. Political Representation in England and the Origins of the American Republic. New York, 1966; Bailyn B. The Origins of American Politics; Morgan E.S. Inventing the People: The Rise of Popular Sovereignty in England and America. New York - London, 1988.
7. Наиболее известное обоснование этой точки зрения см.: Brown R.E. Middle Class Democracy and the Revolution in Massachusetts. 1691-1780. lthaca, 1955; Brown R.E., Brown B.K. Virginia 1705-1786: Democracy or Aristocracy? Michigan, 1964.
8. Williamson Ch. American Suffrage. From Property to Democracy. Princeton. 1968.
9. Dinkin R.J. Voting in Provincial America. A Study of Elections in the Thirteen Colonies. 1689-1776. Westport (Conn.), 1977, p. 51-52.
10. Laharee L.W. Conservatism in Early American History. New York, 1962, p. 4.
11. Dinkin R.J. Op. cit., p. 60.
12. Palmer R.R. The Age of Democratic Revolution: Political History of Europe and America, 1760-1800, v. 1. Princeton, 1959, p. 48-52.
13. Main J.T. Political Parties Before the Constitution. Chapel Hill, 1973.
14. Daniel J.R. Experiment in Republicanism. New Hampshire Politics and the American Revolution. 1741-1797. Cambridge (Mass.), 1970, p. 9-10, 22-23; Lovejoy D.S. Rhode Island Politics and the American Revolution. 1760-1776. Providence, 1958, p. 18.
15. Американские историки в этом вопросе неизменно разделялись на тех, кто признавал преобразовательный характер революции, и тех, кто отрицал его. Среди современных работ, признающих глубину революционных преобразований, назову следующие: Commager H.S. The Empire of Reason. How Europe Imagined and America Realized the Enlightenment. New York, 1977; Jensen M. The American Revolution Within America. New York, 1974: Wood G.S. The Radicalism of the American Revolution. New York, 1992; idem. American Revolution: a History. New York, 2002.
16. The Adams Papers, ser. 1. Diaries, v. 3. Cambridge (Mass.), 1961, p. 352.
17. Jensen М. Ор. cit., р. 95-98.
18. Main J.T. The Sovereign States. New York, 1973, p. 205.
19. Idem. The Upper House in Revolutionary America. 1763-1788. Madison - London, 1967, p. 101, 124-125, 133,160-161,187,188-191.
20. Beard Ch.A. An Economic Interpretation of the Constitution of the United States. New York, 1913, p. 324.
21. Brown R.E. Charles Beard and the Constitution: a Critical Analysis of an "Economic Interpretation of the Constitution". Princeton, 1956; McDonald F. We the People: the Economic Origins of the Constitution. Chicago, 1958; Rossiter C. The Gand Convention. New York, 1965; Kirk R. The Roots of American Order. La Salle (III.), 1974; Burns J.M. The American Experiment. The Vine Yard of Liberty. New York, 1982; Ketcham R. Presidents Above Parties: the First American Presidency. 1788-1829. Chapel Hill, 1984.
22. Eidelherg T. The Philosophy of the American Constitution: a Reinterpretation of the Intentions of the Founding Fathers. New York, 1968.
23. Hofstadter R. The American Political Tradition and Men Who Made It. New York, 1948; Commager H.S. The Empire of Reason. How Europe Imagined and America Reallized the Enlightenment. New York, 1977.
24. Burch R.H. jr. Elites in American History, v. I .New York-London, 1981, p. 68-69, 114-115.
25. Бурстин Д. Американцы: колониальный опыт. М., 1993, с. 276-277.
26. Tocquille A de. Democracy in America. Two Volumes in One. New York, 1851, p. 52-55, 187, 191, 204-205, 211, 269. 275, 276. 293.
27. Beard Ch.A., Beard M.R. The Rise of American Civilization, v. 1. New York, 1927, p. 542.
28. Pessen E. Jacksonian America: Society, Personality and Politics. Urbana and Chicago, 1985.
29. Gatel F.O. Money and Party in Jacksonian America. - Political Science Quarterly, 1967, № 2, p. 235-252; Burch P.H. Op. cit., p. 240-252.
30. McPherson J.M. Ordeal by Fire. The Civil War and Reconstruction. New York, 1992, p. 530.
31. Foner E. Reconstruction. America's Unfinished Revolution. 1863-1877. New York, 1988.
32. Burch P.H.jr. Elites in American History, v. 2. New York - London, 1981, p. 320-321.
33. Конституции зарубежных стран. М., 2002, с. 362.
34. Kousser М. The Shaping of Southern Politics: Suffrage Restriction and the Establishment of the One - Party South. 1880-1910. New Haven, 1974, p. 55.
35. Hofstadter R. The Age of Reform: From Bryan to F.D.R. New York, .1955; Goldman E. Rendevouz With Destiny. A History of Modern American Reform. New York, 1956.
36. Kolko G. The Triumph of Conservatism: A Reinterpretation of American History. 1900-1916. New York, 1963; idem. Main Currents in Modern American History. New York, 1976; Weinstein J. The Corporate Ideal in the Liberal State. 1900-1918. Boston, 1968; Williams W.A. Americans in a Changing World. A History of the United States in the Twentieth Century. New York, 1978.
37. Gregg G.L. The Presidential Republic. Executive Representation and Deliberate Democracy. Lanham, 1997, p. 100-102.
38. Political Issues in America Today: the 1990-s Revisited. Ed. P.J. Davies, F.A. Waldstein. Manchester, 1996, p. 102-104.
39. Wayne S.J. The Road to the White House. The Politics of Presidential Elections. New York, 1996, p. 11.
40. Schlesinger А.М. jr. The Imperial Presidency. Boston, 1973; Jones G.S., Martini J.A. The Imperial Congress. Crisis in the Separation of Powers. New York, 1988.
41. Дай Т.P., Зиглер Л.Х. Демократия для элиты. Введение в американскую политику. М., 1984, с. 111-112; Statistical Abstract of the United States 1996. Wash, 1996, p. 287.
42. Almond G.A., Verha S. The Civic Culture. Political Attitudes and Democracy in Five Nations. London, 1989, p. 339.
43. Nie N., Verha S., Petrocik J.R. The Changing American Voter. Cambridge (Mass.), 1976.
44. Edsall Т. The New Politics of Inequality. New York - London, 1984.
45. Perspectives on American Government. A Comprehensive Reader. Ed. W. Lasser. Lexington, 1992, p. 197, 205.
46. Hrebenar R.J. Interest Group Politics in the United States. New York - London, 1997, p. 198.
47. См.: Interest Group Politics. Ed. A.J. Cigler, B.F. Loomis. Washington, 1991; Homes Т., Rae N. Governing America: History, Culture, Institutions, Organizations, Policy. Manchester-New York, 1996; Hrebenar R.J. Op. cit.
48. Hrebenar R.J. Op. cit., p. 33-65.
49. Алмонд Г., Пауэлл Дж., Стром К., Далтон Р. Сравнительная политология сегодня. Мировой опыт. М., 2002, с. 137.