За долгие годы "светлого будущего" мы в совершенстве овладели искусством исторической мистификации. При необходимости можем имитировать все что угодно, любую общественную форму: "посткапитализм" - с элементами первоначального накопления; "постиндустриальное общество"- с натуральными отношениями дикого Запада; "информационное общество", в котором информация тотально господствует над людьми. Возможности наши в этой части безграничны.
Когда нам разрешили говорить и думать, думать и говорить, то помня о том, что в любую минуту тот, кто за нас всегда думал и говорил, может, наговорившись, передумать, мы буквально взахлеб начали говорить о том, что думали. И с величайшим напряжением всех своих наличных интеллектуальных сил стали думать о том, как, что и зачем мы говорили. В результате произошел мощнейший интеллектуальный выброс. Столб пепла (хорошо известных, но идеологически зашифрованных исторических фактов) достиг заоблачных высот. Лава наших пореформенных мыслей и слов, постоянно меняя направление и скорость своего безудержного движения, буквально испепеляла все на своем пути, сжигала мосты “прошлого” и устремлялась в “будущее”.
Но очень скоро эта лава остыла и окаменела, серый пепел расшифрованных слов толстым слоем покрыл землю. Вновь воцарилась интеллектуальная благостность, и засияло солнце “простых и очевидных истин”. И вот тут оказалось, что та столбовая дорога, на которую мы со страха перед наступающей стихией вырвались и по которой сломя голову побежали, оказалась обыкновенной замкнутой гаревой дорожкой на все том же провинциальном центральном стадионе имени... г-на Дж.Сороса. Впрочем, имена не имеют в данном случае никакого значения.
На смену советскому социализму семимильными шагами победителя шел олигархический, государственный капитализм, или, говоря простыми словами — псевдогосударственный псевдокапитализм. Проморгали?! Недоучли?! Да Бог с ними, с олигархами. Они уже факт истории. Нас занимает другое — где та смена молодая и задорная, которая учится на ошибках предшественников и делает все наоборот? Чего нам ждать от них и от того будущего, которое они выстраивают уже сегодня на обломках очередного “самовластья”? Каким таким новым экзотическим “измом”, “догоняющей модернизацией” они поразят наше измученное ожиданием воображение?
Мы можем сколько угодно посыпать голову пеплом наших мыслей или даже лавой наших слов, но это нас нисколько не приблизит к ответу на вопросы — куда идет российское общество, какие еще этапы ему предстоит при нашей жизни пройти, какие нас ждут на этом пути печали и невзгоды?
В одной из своих работ (См.: Лоскутов В.А. Историческая жизнь России: мир, путь, судьба. — Екатеринбург, 1998) мы попытались доказать, что Великая Октябрьская социалистическая революция была не просто началом новой исторической эпохи, о чем постоянно и неустанно твердили адепты научного коммунизма, но и естественным концом, логическим завершением всей предшествующей истории России. Революция явилась закономерным результатом системного кризиса всей, я еще раз подчеркиваю, всей истории России. Новая эпоха возникает, как универсальный способ, казалось бы, разрешения системных противоречий предшествующей истории, как своеобразный способ ее оборачивания на саму себя и выход за те пределы, которые были определены ее прошлым. Тоталитаризм выступает как способ и результат инверсии целостной российской истории. Этот вывод, будучи по сути исследовательской гипотезой, конечно же нуждается в серьезном теоретическом обосновании и фактическом подтверждении. В данной статье это будет сделано лишь частично.
В результате оборачивания исторического мира Россия оказалась в зазеркалье истории. В нем жили и действовали те же герои, но по иным законам. Погружение в “иной” мир происходило посредством оборачивания всей предшествующей истории России. В этом смысле тоталитаризм нисколько не нарушал естественную связь времен и событий, о чем очень любят рассуждать некоторые западные историки. Тоталитарный мир был и остается прямым наследником российской истории.
Будучи, безусловно, “своим” для предшествующей истории России, тоталитаризм в то же время был и по сей день остается совершенно “чужим” для нее. В этом смысле он абсолютно парадоксален! Будучи “наследником по прямой”, он самым варварским способом разрушает естественную историческую связь. Имитирует историю, находясь, в сущности, вне ее. Мы живем как бы в обществе. Восстанавливаем свой исторический потенциал, как бы погружаясь в глубинные пласты человеческой культуры. Осваиваем и ставим как бы на службу людям последние достижения современной цивилизации. Все очень похоже на настоящий мир. Но это история ненастоящая. На самом деле это мир псевдоистории. Находясь внутри него, живя по его законам и стоя как бы на голове, очень трудно увидеть то, что с нами действительно происходит.
Мы думали — еще немного, еще чуть-чуть и кобыла истории будет загнана окончательно. Но, увы! Мечты оставались с нами, а вот действительность постоянно ускользала от нас. Мы строили новое свободное общество равноправных людей. В результате — освободили общество от свободы и подравняли всех по вертикали власти и горизонтали нищеты. Мы пытались создать нового человека, который был бы способен творить в соответствии с лучшими образцами мировой культуры и порывами собственной души, а создали социалистического Франкенштейна, пожирающего бессмертную душу своего творца. Мы сотворили чудеса техники, освободили энергию природы, но поставили их на службу войне и насилию над человеком. Нам казалось, еще две-три пятилетки (семилетки) и наступит коммунистическое завтра. Нам казалось, если выучить наизусть (и ведь заставляли учить!) Кодекс строителя коммунизма, то жить по-другому мы уже не сможем. Нам казалось, запустим еще одну ракету на Луну или Марс и жить, наконец-то, станет не только веселее, но и богаче. Нам постоянно что-то казалось, грезилось. Что бы мы ни делали в мире грез и ожиданий, результат был всегда один — исторический тупик. В перевернутой истории другого результата и не могло быть.
Прежде чем мы попытаемся, хотя бы в общем виде, сформулировать ответ на вопрос: возможен ли выход из тоталитарного тупика — небольшое теоретическое отступление по поводу того, как взаимосвязаны тоталитаризм и социализм.
Социализм и тоталитаризм в России — явления одного исторического порядка, хотя и разных систем координат. Социализм возникает в линейной системе координат, как естественно-исторический этап развития общества. Тоталитаризм же появляется, как кумулятивный эффект, способ разрешения противоречий всей предшествующей истории, результат системного кризиса целостной истории России. Оба явления возникают и развиваются, как два важнейших системообразующих процесса, две взаимополагающие и взаимодополняющие друг друга противоположности советской истории. Не существуя друг без друга, они, тем не менее, не тождественны. Их различие существенно и нуждается в специальном анализе.
Объявив тотальный поход против реального социализма, пытаясь создать современную рыночную экономику, мы очень медленно, с большими зигзагами приближаемся к современному обществу. Почему? Может быть, все дело в средствах, которые мы используем? Построить в России на обломках социализма капитализм с помощью тоталитаризма — разве это не утопия? Чем этот план хуже ленинского плана строительства социализма в отдельно взятой России? С другой стороны, можно ли на основе криминально-бюрократической экономики с помощью государственной власти построить гражданское общество? Можно ли на базе тоталитарного общества с помощью последних (в прямом и переносном смысле) достижений социализма построить современное демократическое общество?
Эти вопросы далеко не праздные и имеют глубокий практический смысл. Последние десять лет мы пытались реформировать общество с помощью сложившейся системы власти, используя государственную власть, как основной рычаг для изменения общественного порядка. Следствием был постоянный кризис самой власти. Сначала “партийной” (1991г.), затем “советской” (1993г.) и, наконец, “номенклатурной” (1999г.). Сегодня нам говорят о необходимости кардинальной реформы власти в стране, что само по себе не вызывает сомнения. Вопрос лишь в том, какие для этого предполагается использовать средства? Двухпартийность? Административный унитаризм? Какой-то новый идеологический “изм”? Что-то еще из сферы “достижений” реального социализма? Гарантируют ли нам эти средства получение положительного результата, сможем ли мы его получить без серьезных социальных потрясений и кризисов? Вопросы во многом остаются открытыми, в том числе и потому, что неясно, где и как мы можем заимствовать средства для реформирования тоталитарного общества. В самом “социалистическом” обществе?
Возвращаясь к проблеме преодоления тоталитаризма, вновь зададим вопрос: как все-таки из зазеркалья псевдоистории вернуться в историю, как восстановить прерванную социалистическим экспериментом историческую связь времен? Наш ответ на этот непростой вопрос предельно прост — точно так же, как мы ее и покинули, т. е. посредством оборачивания, инверсии тоталитаризма.
Процесс оборачивания тоталитаризма происходит в той же самой системе координат, что и инверсия российской истории. Отсюда могут возникнуть ассоциации со вторым пришествием большевистской революции. По форме и способам у демократической революции 1991 года и пролетарской революции 1917 года много схожего. “Элементы” большевизма, безусловно, присутствуют в деятельности демократов. Это понятно и вполне объяснимо, ибо исходной и конечной точкой развития тоталитаризма являются лишь различные формы проявления его единых псевдоисторических законов. Кстати, этим же можно объяснить и востребованность историей такой сложной и противоречивой политической фигуры как Борис Ельцин, причудливо соединившей в своей судьбе весь опыт и силы советской партийной номенклатуры, а также динамизм, тягу к свободе новой российской бюрократии. Он оказался “в нужное время в нужном месте”. Сделал то, что необходимо и возможно было сделать в существующих исторических условиях.
Тоталитаризм исчерпал себя. Он проиграл и горячую, и холодную войну, которую сам же и развязал. Его полководцы лежат у Кремлевской стены, а жертвы…, а жертвы — повсюду. Антиисторический потенциал тоталитарного общества исчерпан. Оказывается, можно построить в отдельно взятом недоразвитом месте отдельно взятое развитое общество, но вот жить в нем нельзя. Оказывается, можно с помощью сложения и вычитания “мертвых душ” создать всестороннего и гармоничного сверхчеловека, но даже с помощью призывов ЦК КПСС его невозможно оживить. Оказывается, можно первыми послать человека в космос, но вот создать каждому человеку нормальные условия для жизни, хотя бы не по потребностям, а просто по способностям, невозможно.
Если тоталитаризм — это мир навыворот, то инверсия тоталитаризма — переворачивание истории с головы на ноги. Долгие десятилетия исторический мир стоял на голове. Караул устал! Пора вернуться в естественное состояние. И вот что интересно — решение встать на ноги созрело именно в той больной голове, которая долгие годы была единственной нашей точкой опоры, фундаментом всех наших побед. Инверсия тоталитаризма не является плодом естественного или неестественного договора между людьми. Она закономерна и необходима, как важнейший этап его собственного развития — попытка посредством исторической мимикрии выжить в изменившихся исторических условиях. Это попытка самосохранения и консолидации.
Мы понимаем, насколько этот вывод звучит вызывающе кощунственно в отношении уже сделанных демократической общественностью умозаключений. Ведь по радио и телевидению уже объявлено о полной и безоговорочной победе свободы и демократии в России. Рапорт отдан и рапорт принят! А здесь утверждается, что тоталитаризм продолжает жить и развиваться в новых формах. К сожалению, дорогие товарищи, следует признать, что вы поторопились. Мы по-прежнему живем там, где и должны жить: в условиях тоталитарного общества. Конечно, это уже другое общество, но до действительного возвращения в лоно всемирной истории еще ох, как далеко.
За долгие годы “светлого будущего” мы в совершенстве овладели искусством исторической мистификации. При необходимости можем имитировать все что угодно, любую общественную форму: “посткапитализм”… с элементами первоначального накопления; “постиндустриальное общество”… с натуральными отношениями дикого Запада; “информационное общество”…, в котором информация тотально господствует над людьми. Возможности наши в этой части безграничны. Только вряд ли эти мистификации способны сегодня кого-то обмануть. Разве только тех политиков и политологов, которые желают обмануться.
То, что тоталитаризм исчерпал себя, свой исторический потенциал еще не является доказательством того, что он исчез, растворился в своей противоположности. Этот факт свидетельствует лишь о том, что начался необратимый процесс его инверсии, который должен закончиться возвращением российского общества в лоно человеческой истории. При этом следует иметь в виду, что в процессе оборачивания тоталитаризм ищет силы и ресурсы для самообновления и расширенного воспроизводства. Другого и быть не могло, ибо инверсия — это единственный путь для тоталитаризма, посредством погружения в свои собственные псевдоисторические основания, обеспечить необходимые условия для обновления тотального миропорядка. Тоталитаризм, в силу своей самодостаточной природы, может исторически “умереть” только сам. Никакое ЦРУ или “всемирный сионистский заговор” не помогут ему уйти в мир иной.
Что же должно произойти в результате инверсии тоталитаризма? Каков должен быть результат его оборачивания? По каким существенным признакам мы можем судить о том или ином этапе “отмирания” тоталитаризма?
Тоталитаризм извращает и мистифицирует отношение человеческой деятельности и самодеятельности. В тоталитарном обществе отчужденная от истории самодеятельность абсолютно господствует над всеми проявлениями деятельности человека. Следствием чего и является псевдоисторический характер существования тоталитарного общества. В результате инверсии тоталитаризма мы возвращаемся в лоно истории. Разрушаются “оковы самодеятельности”, происходит очищение от всего того, что Маркс в свое время называл “чуждой силой, властвующей над человеком” — извращающей силы отчуждения. Восстанавливается естественно-историческая связь самодеятельности и деятельности, разрушается “мир навыворот”. На этой основе формируется система новых общественных форм — гражданское общество.
Тоталитаризм разрушает целостность исторического процесса, противопоставляет рошлое, настоящее и будущее истории. В тоталитарном обществе нет настоящего и прошлого. Впрочем, и будущее присутствует там только в формах идеологических призывов и заклинаний, в виде партийно-идеологического насилия над отдельной личностью и обществом в целом. В результате инверсии восстанавливается связь времен: у людей появляется их собственное, личностное “настоящее”; они обретают реальную историческую почву под ногами — “прошлое” после покаяния возвращается к ним, каким бы оно ни было страшным и бесчеловечным; человек вновь научается быть соавтором и творцом своего “будущего”.
Тоталитаризм превращает власть в единственный и всемогущий принцип общественного развития. Всепожирающая сила власти обеспечивает “братание невозможностей” (Маркс) и создание их великого и нерушимого союза в виде “мира навыворот”. Инверсия тоталитаризма все возвращает на круги своя: из “химической силы общества” (Маркс) власть вновь становится проявлением глубинных общественных, в первую очередь, экономических, интересов людей и социальных групп — она встает на ноги. Восстанавливается ее самодеятельная природа. Из мистифицирующей и извращающей силы общественного развития власть превращается в консолидирующую силу воссоздания действительно исторических, гражданских основ российского общества.
Тоталитаризм делает единственным правоверным субъектом исторического творчества властвующую организацию (номенклатуру) — партию и государство. Государственная партия и партийное государство на совместных “заседаниях” решают, кто и насколько способен быть субъектом социалистического строительства, творцом светлого будущего для всех, автором наших побед и соавтором чужих поражений. В процессе инверсии тоталитаризма номенклатурное штатное расписание истории превращается из “классовой ведомости” в обыкновенный, сугубо бюрократический реестр государственных должностей — меняется собственник на должность! Сама должность из универсального способа присвоения части общественного богатства становится формой реализации самодеятельных начал гражданской жизни человека, способом освоения гражданином тех властных полномочий и компетенций, которые аккумулировало в себе государство. Наконец, новый собственник на должность — гражданское общество — активно и целенаправленно формирует новое “штатное расписание” государства, организует общественный контроль над деятельностью государственных органов, государственного аппарата, организует расстановку и продвижение кадров государственной службы.
Тоталитаризм немыслим без соответствующей идеологии, утопии светлого будущего, глубоко укорененной в сознании и делах “социалистических” людей. Общество может казаться сколь угодно страшным, бесчеловечным, но если в нем нет единой всепоглощающей утопии общего славного дела во имя общего светлого будущего, — это не тоталитаризм. Идеологическая утопия тоталитаризма заканчивает свою жизнь, если так можно сказать, самоубийством. Исчезает, растворяется в дебрях первоначального накопления всего и вся ее носитель, активный проводник — русская интеллигенция, и идеология становится просто мировоззрением, гражданским самосознанием общества и человека.
Посредством инверсии тоталитаризма разрывается та пуповина, которая, казалось бы, намертво связала между собой практическое дело и сугубо идеологическую мысль советского человека. В результате в сознании человека и общества восстанавливается утерянная за многие годы господства партийной идеологии способность к самосознанию, рефлексия над внешней историей и способами ее отражения в умах и чувствах людей. И, наконец, что очень важно, в результате инверсии тоталитаризма и “самоубийства” идеологии человек, как впрочем это было всегда в истории общества, вновь обретает свободу мысли, способность с помощью своего освобожденного от пут идеологического насилия сознания творить мир по своему образу и подобию.
Для тех, кто находится как бы внутри тоталитарного целого, по эту сторону “железного занавеса”, парадоксы его существования и развития не видны. Изнутри все выглядит достаточно пристойно и внешне исторически оправдано: распределенные равномерно в пространстве и времени великих свершений, перестроек и их последующих реформ одномерные люди мерно, мирно и всемерно продвигают вперед по кругу нескончаемого прогресса фишки “азбучных истин” тотального счастья. Когда “генеральная линия движения вперед” вдруг по каким-то причинам обрывается, и фишки нашего счастья вместе с нами летят в тартарары псевдоистории, тогда все, что удерживает тоталитаризм в режиме самодостаточного существования и самосохранения, это, как не покажется странным, есть парадоксы его “развития”. Они как бы склеивают стремительно разлетающиеся в разные стороны “осколки” светлого будущего, удерживают их в рамках единого пространственно-временного континуума тоталитарной власти. Они же оказываются достаточной и необходимой субстанцией, гарантирующей расширенное воспроизводство тоталитарных структур.
Парадоксы тоталитаризма — это не просто антагонистические “противоречия” по определению непротиворечивого целого, каким является тоталитарное общество. Это особый способ “борьбы” взаимодействующих сторон, в рамках которой противоположности абсолютно противостоят друг другу, взаимоисключают, а значит, в границах непроницаемого “железного занавеса”, и взаимопроникают друг в друга. Парадоксы не имеют решения, ибо они не являются для тоталитаризма противоречиями. Они постоянны и неизменны в своей “маятниковой” природе. В бесконечной смене взаимоположения противоположностей парадокса, когда по принципу маятника движение осуществляется лишь от одной противоположности к другой и обратно, в замкнутом пространстве постоянной “борьбы” сторон происходит их иллюзорное взаимопревращение — тоталитарные структуры обретают искомую “вечность”.
“Маятник” тоталитаризма является универсальным механизмом снятия постоянно возникающих по его поводу исторических противоречий, а значит, и постоянно действующим источником его “развития”. Парадокс, как губка, впитывает в себя все действительные катаклизмы общественного движения и превращает их в частные моменты непротиворечивого “развития” тоталитарного целого. Посредством поглощения реальных противоречий и кардинального преобразования их исторической природы он существенно меняет логику истории, систему координат и масштаб исторического изменения общества. В результате “парадоксальных” изменений из действительной истории мы попадаем в мир псевдоистории, где царствует “борьба”, но нет противоречий. Где маятник истории, то убыстряя, то замедляя ее ход, отсчитывает не время действительных событий, но количество “преодоленных” в жестокой классовой борьбе вечных противоречий исторического мира.
Парадокс — это своеобразный якорь спасения для тоталитаризма. Когда возникает реальная угроза и маятник вечного счастья замедляет свой ход, парадокс оказывается, пожалуй, единственным способом для удержания нового “Ноева ковчега” на плаву. Более того, любая внешняя или внутренняя угроза тоталитаризму может быть действительно ликвидирована только посредством ее “парадоксального обращения”. С помощью парадоксов тоталитаризм не только спасается от всевозможных угроз, восстанавливает свою “непротиворечивую” природу, но и превращает враждебную внешнюю среду в “элемент” тотальной системы всеобщего счастья. Поэтому основной способ бытия тоталитаризма — это постоянное, никогда не прекращающееся воспроизводство парадоксов.
Парадоксы тоталитаризма — как бы “окаменевшие” противоречия целостной истории России. Именно там следует искать их истоки, а также саму возможность ликвидации. Превращение противоречий российской истории в парадоксы тоталитаризма произошло в результате системного кризиса исторического мира России. Пройдя сквозь горнило великой революции, эти противоречия, как остывшая лава, покрыли собой все пространство тоталитарного социума. Превратившись в парадоксы тоталитаризма — постоянно действующий и, в то же время, с точки зрения действительной истории, абсолютно “мертвый” механизм воспроизводства тоталитарных структур, — противоречия истории России могут быть “восстановлены” в своих правах, а значит, и разрешены только при условии выхода за рамки тоталитаризма.
Тоталитаризм парадоксален по самой своей сути. Только доведя парадоксы своего “развития” до самой предельной формы их антагонизма, а это значит — до системного кризиса тоталитарного общества как целого, он “возвращает” истории ее собственные противоречия и создает, тем самым, необходимые условия для их разрешения. Причем происходит это не в результате какого-либо воздействия извне, а под влиянием внутренней логики изменения самой парадоксальной природы тоталитаризма. Забегая несколько вперед, мы бы это состояние превращения парадоксов в противоречия обозначили, как этап посттоталитарного развития российского общества. Именно на этом этапе происходит окончательное разрушение “железного занавеса”, и мы оказываемся в той точке истории, откуда и начали свой путь в двадцатом столетии.
Конечно, в истории нельзя вернуться назад и слова о возвращении к ее “началу” лишь метафора, но в ней заключен глубоко практический смысл: в тоталитарном обществе мы возвращаемся к истории России, как целому, и к тем противоречиям целого, которые наши предшественники не смогли разрешить на рубеже веков. А это значит, что сегодня в центре нашего внимания должны находиться не только противоречия, разрешение которых обеспечивает нам необходимые условия для жизнедеятельности в настоящее время, но и те противоречия, которые выводят общество на уровень системного развития. Позволяют нам практически решать стратегические проблемы развития российского общества.
Превращение парадоксов тоталитаризма в противоречия постоталитарного общества происходит так же, как в свое время происходило превращение противоречий истории России, как целого, в парадоксы тоталитарного миропорядка. А это значит, что и возвращение России в лоно всемирной истории должно происходить как инверсия тоталитаризма, оборачивание его на самого себя, свои собственные парадоксы.
Парадокс — это вопрос, который как бы задает само себе тоталитарное общество с тем, чтобы в полученном ответе найти, обнаружить принцип своего самосохранения и расширенного воспроизводства. На каком-то этапе истории все эти “вопросы” оказались в такой сложной и противоречивой системной взаимозависимости, что полученный “ответ” оказался для всех, в первую очередь, для того, кто “спрашивал”, абсолютной неожиданностью. Ситуация оказалась действительно парадоксальной, но она лишь засвидетельствовала, что время тоталитаризма прошло. Стремясь справиться с кризисом с помощью проверенных технологий “оборачивания парадоксов” (раскачивания “маятника” борющихся противоположностей), общество вдруг обнаружило, что для преодоления системного кризиса тоталитаризма и восстановления статус-кво эти технологии оказываются абсолютно неэффективными. Более того, посредством их использования происходит как бы естественное саморазрушение тоталитаризма, переход к посттоталитарной истории.
В условиях тоталитаризма между властью и властью находится только... власть. Мы помним, что тоталитарная власть — это отчужденная самодеятельность человека, в результате разрушения исторического противоречия деятельности и самодеятельности превратившаяся в силу абсолютного и тотального господства властных отношений над человеком и обществом. Место этого “разрушенного” противоречия занимает неразрешимый парадокс тоталитарной власти. “Развитие” тоталитаризма возможно, если изменить природу власти. Но кардинально реформировать власть, оставаясь в рамках тоталитарного миропорядка, мы можем только посредством самой власти. Парадокс!
В условиях кризиса тоталитаризма этот парадокс существовал и существует в настоящее время, как своеобразный способ раскачивания “маятника” между двумя полюсами: властью, как средством, и властью, как объектом реформирования.
Эпоха Ельцина – это по своей сути время, когда власть была главным и основным средством реформирования тоталитарного общества. Ельцину удалось, осуществив в целом поверхностные, формально демократические преобразования самой власти, в то же время достаточно эффективно использовать ее потенциал для решения задач перехода общества от социализма к капитализму. Кризисы власти, о которых я уже говорил (“партийный”, “советский”, “номенклатурный”) свидетельствовали, с одной стороны, о том, что общество активно сопротивляется нововведениям. С другой стороны, власть активно искала, через преодоление в самой себе всего костного и отжившего, необходимый потенциал для достижения наибольшего общественного эффекта и позитивного результата. Общество по- прежнему оставалось на этом этапе заложником власти, и всякая общественная самодеятельность человека была возможна только и исключительно в сфере властных отношений. Яркий пример тому — олигархический капитал, который был ничем иным, как результатом, продуктом “пережевывания” номенклатурной властью социалистической экономики.
Иное дело — “эпоха Путина”. Я говорю о ближайших восьми годах правления нового Президента России, как об определенной эпохе, ибо уже сейчас понятно, что в центре внимания власти в этот период будет сама власть — реформа властных отношений существующего общества. “Маятник” качнулся в другую сторону! Мы вправе ожидать в эти годы создания системы власти в стране и формирование на этой основе развитой системы взаимосвязанных политических стратегий, реальных политических программ реформирования общества.
Если данный процесс будет непрерывным и позитивным, то по прошествии этих летмы сможем, по сути, в важнейшей для тоталитарного общества сфере его бытия преодолеть кризис тоталитаризма и войти в эпоху посттоталитарного развития. Если же, по каким-то причинам, произойдет отказ от реформы власти (1), власть остановится на реформировании исключительно существующих властных институтов и органов (2), не сумеет системный потенциал реформированной власти превратить в политические стратегии и практические программы действий (3), то маятник качнется в иную сторону и мы вновь погрузимся с головой в парадоксальный мир властного тотального принуждения.
Преодоление кризиса тоталитаризма и переход к посттоталитарному обществу будет возможен лишь тогда, когда данный парадокс власти превратится, модифицируется в систему противоречий власти и общества, власти и государства, власти и человека. Когда появятся не только условия, но и средства разрешения всех этих противоречий. Появление выше обозначенных противоречий и соответствующих условий их развития и будет тем важнейшим критерием, с помощью которого мы сможем определить эффективность деятельности власти в ближайшие годы. Мы вправе ожидать, что в “эпоху Путина” будут найдены и реализованы действительно результативные способы развития и разрешения противоречий власти и государства (насколько далеко простираются полномочия и компетенции государства в деле реформирования общества?), власти и общества (каковы общественные источники развития власти и насколько действенен общественный контроль над ней?), власти и человека (как возможна гуманизация власти и где пределы ее приватизации?). Каждое из этих противоречий — есть шанс выхода за рамки парадокса тоталитарной власти, кризиса тоталитаризма, превращения в иную историческую реальность. Шанс перехода в посттоталитарное развитие общества. Удастся ли его реализовать, покажет время.
Одним из важнейших параметров внеисторического существования тоталитарного общества является факт “разрыва” (взрыва!) исторического континуума — стремление к абсолютному подавлению и устранению несоветского прошлого из реальной истории России. Социализм искоренял не свое прошлое огнем и мечом: памятники прошлого и их авторы буквально сгорали в кострах “классовой борьбы”. В условиях кризиса тоталитаризм оказался заложником созданной им самим системы забвения прошлого. Он попал в те “исторические” капканы, которые сам расставил для своих оппонентов по всему периметру истории реального социализма.
В поисках эффективного пути и нетрадиционной технологии для обновления и воспроизводства тоталитаризм закономерно и естественным образом, как и любой другой “здоровый” общественный организм, обращается к своему прошлому. В ситуации выбора парадокс “прошлого” — для тоталитаризма прошлое не существует, он не может выйти из кризиса, не освоив и не присвоив свое прошлое — превращается в шанс выживания тоталитарного общества. Воспользуется ли он этим шансом в полной мере? Пока мы лишь по принципу маятника осваивали крайности: либо чернили и игнорировали наше социалистическое прошлое, либо глубоко и душещипательно ностальгировали по ушедшим временам.
За долгие годы мы научились так связывать и завязывать узелки истории, что в мистифицированном общественном сознании “постсоветского” человека историческое прошлое страны предстает исключительно в виде единого и непрерывного, конечно же, прогрессивного развития. Мало кто задумывался над тем, что каждый следующий этап нашего победоносного движения вперед достигался всегда жестким и однозначным отрицанием предшествующего исторического опыта. Сталин уничтожил то, что сделали Ленин и Троцкий. Хрущев проделал аналогичную процедуру со сталинским наследием. Все последующие правители поступали точно так же. Каждый шаг тоталитарного общества вперед был связан с уничтожением своего прошлого. Вместе с этим история не знает таких примеров, когда социум был бы столь монолитен, единообразен и тотально внеисторичен … в своей парадоксальности, как советское общество.
Кризис до предела обострил парадокс прошлого. Одновременно он прочертил как бы новую траекторию, зафиксировал новую технологию его освоения. Годы перестройки и реформ — это годы активного присвоения и потребления всего того, что было накоплено нашими предшественниками. Отказывая прошлому в его праве на существование, мы, тем не менее, не отказывались от произведенного общественного богатства. Активно и целенаправленно использовали его для поддержания и воспроизводства обветшалых общественных структур тоталитаризма. Конечно, у этого процесса есть свои естественные границы. Они не так далеко, как может показаться, если учесть еще и те варварские способы поглощения прошлого, которые в условиях безудержного перехода от социализма к капитализму использует наше общество. Конец может наступить значительно раньше, чем предсказывают придворные футурологи. Однако, если мы научимся конструктивно, не разрушая естественных основ, но, напротив, используя их потенциал, переструктурировать прошлое, наши шансы возрастут.
Речь не идет об изменении времени — вернуться в прошлое нельзя, так же как и изменить его. Но “следы” прошлого — “материально-техническая база коммунизма”, “достижения советской культуры”, “социальные победы социализма” — их мы можем и должны освоить таким образом, чтобы в результате кардинальной системной трансформации они оказались нашей естественной опорой в настоящем и залогом нашего будущего. Если нам практически удастся встать на позиции конструктивной оппозиции прошедшему, шансы преодоления парадокса тоталитарного прошлого значительно возрастут. Когда мы не насаждаем насильно наше светлое либеральное будущее, а конструктивно, через структурную трансформацию “темного” прошлого, пытаемся восстановить связь времен, у нас появляется шанс выхода из кризиса. То есть это переход в посттоталитарное общество и цивилизованное разрешение в его рамках тех противоречий, которые возникли и могут появиться в дальнейшем из “осколков” непротиворечивого, а потому и неразрешимого парадокса тоталитарного прошлого.
Дискуссия либерализма и консерватизма (“почвенники”, “государственники”, “заединщики” и т. п. и т. д.) в настоящее время для нашей страны не актуальна. Более того, на практике она деструктивна. Время для нее еще наступит. Сейчас важнее остановить “маятник” парадокса и посредством инверсии, естественно, с использованием всех тех достижений, которые мы можем уже сегодня заимствовать в современной цивилизации и культуре, вернуть прошлое в настоящее — перевести стрелки часов России на новое время.
Тоталитаризм всегда жил будущим. Все ответы на возникающие в настоящем вопросы он искал исключительно в будущем. Людям тоталитарного общества — строителям коммунизма настоящее представлялось лишь как ступень в будущее, как естественный и закономерный этап на пути его строительства. Для них настоящее не было самоцелью и не обладало самоценностью. Оно приобретало смысл только в связи с теми планами, которые утверждались на очередном судьбоносном партийном съезде. Другого настоящего для них не было. Когда между желаемым и действительным возникало несоответствие, а это, естественно, случалось постоянно, критерием оценки ситуации всегда был всемогущий план, а не сама реальность. Подгонка действительности под план с помощью какой-нибудь очередной экзотической формы социалистического или коммунистического строительства была обычным делом. Для этих целей государство содержало целый штат специалистов, которые работали только по заказу и на заказ, могли обосновать все, что угодно, даже окончательную победу социализма в отдельно взятой для глобального социального эксперимента стране. Они всегда предлагали один и тот же рецепт излечения от настоящего: снятие, фактическое нивелирование противоречия будущего и настоящего путем обыкновенной, жульнической по своей сути, подмены настоящего желаемым будущим.
Если мы посмотрим на “исторический” путь тоталитаризма как бы изнутри его самого, то с удивлением обнаружим непрерывность, безусловную логику все более “прогрессивного” развития общества. Те “разрывы” между настоящим и будущим, которые постоянно возникали и были своеобразными родимыми пятнами реального социализма, с этой точки зрения никакими разрывами вообще-то и не являлись. Напротив, они демонстрировали непрерывность и последовательность… исторического творчества масс, доказывали его целенаправленность и эффективность.
Удивительная способность тоталитаризма “снимать”, мистифицировать объективные противоречия! Как только мы посмотрим на этот процесс как бы извне, с иной стороны “железного занавеса”, то сразу увидим, что вся реальная история тоталитаризма представляет собой ничто иное, как набор трагических и неразрешимых парадоксов, постоянную “борьбу” между естественно-историческими законами развития общества и грандиозными, по своей сути мобилизационными, планами переустройства мира вопреки этим законам.
Негативный потенциал коммунистического “разрешения” парадокса настоящего и будущего постоянно накапливался. На определенном этапе он стал сопоставим с “положительным” потенциалом социалистического строительства светлого будущего. На базе их непримиримого “соседства” возник парадокс, который мог оказаться для тоталитаризма своеобразным шансом для выживания и возрождения. Достаточно было вернуть людям украденное у них “настоящее”. Если бы ему это удалось, или тоталитаризм оказался способен найти выход из “ненастоящего” будущего в реальное “завтра” истории, у него появился бы шанс на спасение.
Кризис тоталитаризма вернул нам “настоящее”. Мы вновь, как и много лет тому назад наши предшественники, неистово бросились вперед. Время, вперед! Даешь капитализм за пятьсот дней! Светлое будущее не за горами. Оно тут, рядом. Еще одно усилие на макроэкономическом уровне — и от ненавистного социализма останется одно воспоминание. Кризис вернул нас в настоящее, ибо четко и ясно обозначил врага — социализм. Тоталитаризм готов был пожертвовать социализмом во имя сохранения и воспроизводства самого себя. Мы не заметили подмену и дружно бросились в борьбу. Тут же появилось “ненастоящее” будущее, другой полюс “маятника” — капитализм. Вот оно желаемое будущее!
В настоящем это будущее предстало, как набор слабо связанных и структурированных элементов рыночной экономики и формальной демократии. У многих специалистов сложилось мнение, что в результате реформ вместо будущего мы попали в не столь далекое прошлое современного общества. Действительность явила тому много примеров. Но главное не это. Социализм никак не отпускал нас из своих крепких объятий. Более того, именно в социализме мы начали искать недостающие элементы желаемого капитализма. Круг в очередной раз замкнулся, а “маятник” качается. Значит ли это, что дело не в социализме и капитализме? И что, уничтожив ненастоящий социализм, мы вряд ли построим настоящий, современный капитализм?
В настоящее время, в условиях кризиса тоталитаризма сталкивать между собой ненастоящий социализм и ненастоящий капитализм бессмысленно и неконструктивно. Имитация их непримиримой борьбы заслоняет реальные проблемы и скрывает пути их разрешения. Сегодня важно другое. Тоталитаризм не может выйти в реальное будущее, но он не может оставаться и в том “будущем”, которое было создано в результате “героической” мобилизации, а по сути, уничтожения ресурсов настоящего.
И, наконец, последнее. У тоталитаризма нет прошлого и будущего. Ему принадлежит только настоящее, которое на самом деле, в силу псевдоисторической природы данного общества, никаким настоящим не является. Следующим умозаключением был бы логичный вывод о том, что никакого тоталитаризма с его кризисами и парадоксами вообще не существует. Очень удобный в своей логической простоте и чистоте вывод. Как раз он, в настоящее время, и является главным идеологическим постулатом строителей нового будущего… тоталитарного общества. Все было бы хорошо, но данное общество буквально “разрывают” на части “вечные” парадоксы его развития. Они рвут в клочья тонкую социальную материю современной истории России и, одновременно, “склеивают” между собой в самых невероятных комбинациях разбегающиеся части великой империи, проясняя по ходу дела суть переживаемого тоталитаризмом системного кризиса.
В условиях тоталитаризма любая должность, включая должность “строитель светлого будущего” (социализма, коммунизма), является собственностью государства. Это непреложный закон и один из основополагающих принципов развития всякого тоталитарного общества. Тот, кто его нарушает, автоматически (физически, политически, идеологически) оказывается вне данной системы общественных отношений. История социализма знает немало тому примеров. Еще один важнейший закон тоталитаризма — человек в условиях этого общества реализует свой социальный потенциал лишь тогда, когда он исполняет должность. Человек эпохи тоталитаризма – это функция должности.
Должностью владеет государство. Оно определяет статус, полномочия и компетенции, содержание деятельности, функции, уровень материального и финансового обеспечения должности. Конечно, есть должности и … должности. За долгие годы сложилась достаточно сложная иерархия должностей. Она не раз менялась, совершенствовалась. Одни виды и типы должностей исчезали безвозвратно, другие занимали их место, чтобы в определенный момент столь же незаметно исчезнуть, иногда вместе с их носителями. Особое место в иерархии должностей занимали, если так можно выразиться, общественные должности (“стахановец”, “Ворошиловский стрелок”, “целинник”, “тимуровец” и т. п.). В совокупности они создавали как бы иллюзию “разгосударствления” должностного мира, его социальную самодостаточность. Еще одна иллюзия тоталитаризма, ибо на самом деле огосударствление населения, конечно же, носило тотальный характер. Это то самое правило, которое не имеет исключений. Продукты деятельности государственного человека принадлежали на правах собственности государства на должность исключительно самому государству. Оно же устанавливало и нормы потребления произведенного продукта. Развернутая, глубоко эшелонированная система государственного контроля гарантировала собственнику неприкосновенность и эффективность его права владения на должность. Проблемы возникали, в основном, в сфере использования этого права конкретными должностными лицами.
Одно из важнейших противоречий развития должностного мира тоталитаризма — посоянная, ни на минуту не прекращающаяся борьба пользователя той или и ной должности за право полного овладения ею. Человек постоянно нарушал предписанные ему должностью нормы административного и социального поведения. Проблема дисциплины, будь то в сфере материального и духовного производства или в сфере политики, всегда была одной из ключевых проблем реального социализма. Постоянно проводимые кампании по наведению порядка, и так называемое “социалистическое соревнование” в какой-то мере позволяли если не ликвидировать вовсе, то хотя бы скрыть непреодолимые противоречия между владельцем должности и ее действительным распорядителем. Нарушение установленных правил создавало государству некоторые, иногда существенные проблемы, но главной проблемой было заставить распорядителя данной должности работать на “стройках коммунизма” инициативно, самостоятельно, с полной самоотдачей. Тоталитаризм придумал свои способы решения этой проблемы. В условиях мобилизационного развития они, на короткий промежуток времени, могли оказываться и были достаточно эффективны. Но противоречия владения и распоряжения должностью принятые в тоталитарном обществе модели социалистического поведения, конечно же, не разрешали.
С первого и до последнего дня социализм боролся не только за то, чтобы человек был инициативен в своем труде и общественной жизни, но и за то, чтобы, исполняя должность, он не воровал “сам у себя”. Проблема “расхитителей социалистической собственности”, “несунов”, “тунеядцев”, которые беззастенчиво воруют у государства свое “рабочее время”, — это проблема для тоталитаризма абсолютно неразрешимая. В условиях абсолютного господства государственного правовладения на должность (когда за распоряжение должностью человек получал такую часть произведенного продукта, потребление которой лишь позволяло не умереть с голоду, а оставшийся продукт перераспределялся для решения сугубо “государственных задач”) каждому конкретному человеку не оставалось ничего другого как “воровать то, что он охранял”.
Любая должность в условиях тоталитаризма заключала в себе абсолютно неразрешимое противоречие между теми целями, которые вкладывал в нее владелец, и теми способами их достижения, которыми вынуждены были пользоваться непосредственные исполнители этих должностей. При тоталитаризме “рабочий”, “крестьянин”, “интеллигент” — это не представители соответствующих классов, а обыкновенные должности в системе “социалистического штатного расписания”. Для рабочего и крестьянина государственный план (для интеллигента эту роль выполняли идеологемы партийных программ) был не просто конкретной целью, но жизненным ориентиром. Универсальной нормой и основным законом жизни, когда “план должен быть выполнен в любом случае”. Если для этого следует загубить ни в чем не повинных людей, уничтожить природу, разрушить свою личную жизнь, то это будет сделано, ибо план — превыше всего.
Так формулировало проблему государство. Были те, кто сознательно или неосознанно приносили себя в жертву этому новому Левиафану. Большинство же корректировало спущенные свыше планы с теми реальными условиями, в которых их приходилось выполнять. Результат известен. Большинство планов либо оставались на бумаге, либо подправлялись в процессе выполнения таким образом, что иногда результат был прямо противоположен исходной цели. Происходило это совершенно естественным образом. В целях самосохранения каждое конкретное должностное лицо на конкретном рабочем месте очень конкретно и последовательно “приземляло” эти планы вплоть до их полного уничижения.
Любая должность при тоталитаризме – это буквально сгусток противоречий. Многие из них, так или иначе, разрешались, но самое главное — между владением и распоряжением должностью — было неразрешимо. Социализм безуспешно бился над этой проблемой. С целью сблизить противоположности декларировались совершенно новые социальные формы: “общенародная собственность”, “новая историческая общность — советский народ”, “советский человек”. Ничего не помогало. Ни формальное “разгосударствление” должности, ни столь же формальное “закручивание гаек” посредством ее тотального огосударствления. Парадокс заключался в том, что обобществление (огосударствление) должности в условиях тоталитарного общества все равно имело свои, даже чисто формальные границы, пределы, за которые этот процесс не мог переходить. А разгосударствление должности с неизбежностью подрывало сами основы тоталитаризма, поэтому никак ни могло рассматриваться в качестве альтернативы тотальному огосударствлению должности. Тоталитаризм до предела обострил противоречие между владением и распоряжением должностью, но никаких реальных средств его разрешения он так предложить и не смог. В настоящее время поиск выхода из тупика идет все в тех же заданных самим тоталитаризмом границах. Тоталитарное общество пытается сделать невозможное — укрепиться и усилиться за счет того, что им не является, более того, абсолютно противоположно тоталитаризму по сути.
В условиях кризиса тоталитаризма “парадокс должности”, отношение между владением и распоряжением должностью существенно изменилось. В результате формально демократических преобразований появилась реальная возможность осуществить разгосударствление должностного мира социализма. Естественно, ей воспользовались в первую очередь те, кто в иерархии должностей находился наверху. В одночасье у государства появились совладельцы — руководители административных органов управления, директора государственных предприятий, руководители партийных и комсомольских организаций. В результате частичной приватизации должностей произошло не только перераспределение общественного богатства, но и изменилось соотношение между владением и распоряжением должностью.
То, что раньше никак не удавалось коммунистам, — в позитивном смысле использовать частный интерес и инициативу — удалось сделать нашим демократам. Процесс приватизации должностей приобрел тотальный характер. “Всенародно избранные” главы исполнительных органов власти с помощью тотального административного переустройства власти и активно насаждаемого принципа “командной” ответственности, начали активно вытеснять остатки государства из сферы управления. Бывшие “красные директора” в результате хитроумных операций с собственностью и властью в одночасье превратились в благообразных буржуа первого поколения: с акциями в кармане и кистенем за плечами. Вечно голодные до власти комсомольские работники либо возглавили различного рода новые “спортивные движения”, либо “воздушные” финансовые учреждения. Бывшие партийные лидеры дружно разошлись по “привилегированным” должностям нового должностного мира. Великий передел должностей в одночасье перекроил экономическую, политическую и социальную карту страны. “Маятник” качнулся!
То, что случилось с должностным миром социализма за годы перестройки и реформ, конечно же, изменило условия существования парадоксов тоталитаризма и, в частности, парадокса владения и распоряжения должностью. Условия изменились. Но суть осталась неизменной. В результате увеличения амплитуды раскачивания “маятника” природа отношений владения и распоряжения должностью, сущность их взаимодействия не претерпела никаких кардинальных превращений.
Сегодня “маятник” качнулся в другую сторону. Начался процесс “деприватизациилжностного мира “победившей” демократии, который вероятней всего будет непростым и долговременным. Государство, ослабив на какое-то время свои позиции в сфере владения должностями, в настоящее время пытается активно и кардинально изменить ситуацию.
Другого и быть не может, потому что процесс приватизации должностей по своей сути носил формальный характер и не затрагивал предельных основ тоталитарного миропорядка. Оказывается, для того, чтобы вернуть все как было, нет необходимости лишать всенародно избранных глав органов управления их полномочий, отбирать собственность у “красных директоров”, сажать в тюрьму бывших комсомольских и партийных лидеров.
Достаточно лишь установить “диктатуру закона”. Все остальное произойдет само собой. У государства, оказывается, достаточно средств не только для восстановления своих попранных прав владения должностями, но и реальных рычагов распоряжения и управления ими.
Тоталитаризм в очередной раз сымитировал бюрократическую революцию. Частично ему удалось перестроить свои должностные ряды и, тем самым, несколько снизить накал кризиса. Но найти путь для выхода из той кризисной ситуации, в которой он оказался, увы, не удалось.
Важнейшую функцию посредника, максимально снимающего всю остроту противостояния владельца и распорядителя должностью, выполняло штатное расписание социализма. Оно же было основополагающим принципом расширенного воспроизводства тоталитарных форм огосударствления должности. Занятие должности, продвижение (карьера), переход с одного уровня государственной иерархии на другой, завершение карьеры — все это регулировалось совершенно определенными нормами, совокупность которых и образовывало штатное расписание должностного мира социализма.
Штатное расписание регулировало отношение между должностями как по горизонтали, так и по вертикали тоталитарного мироустройства; с одной стороны, отношения между руководителями и исполнителями, с другой — между государственными и общественными должностями. Погружаясь в определенную, достаточно жестко организованную систему принятых норм поведения, предзаданных целей и смыслов, существующую систему оценок и ценностей, человек оказывался один на один со штатным расписанием. Оно было способно субъективный потенциал человеческой жизни превращать в “вечный двигатель” воспроизводства должностного мира реального социализма, а энергию человеческой самодеятельности превращать в деятельность тоталитарного государства.
Штатное расписание в каком-то смысле гармонизировало отношения между должностями, устанавливало баланс различных корпоративных интересов. Способствовало стабильному развитию должностного мира социализма. Последовательно, через смену, иногда очень болезненную для общества ломку, различных форм и видов штатного расписания социализма, формировался специфический должностной мир тоталитаризма — номенклатура. Если ты занимал должность “начальника”, то ты должен был по-особому одеваться, уметь разговаривать на определенные темы, выступать перед своими подчиненными, докладывать вышестоящим начальникам, обращаться с домочадцами, читать газеты между строк, правильно оценивать достижения и трудности, соответствовать поставленным целям, пользоваться соответствующими льготами и привилегиями.
Если же ты занимал должность “подчиненного”, ничего в принципе не менялось. Просто для этого уровня штатного расписания действовали свои нормы и правила поведения. Для этой категории должностей были характерны свои жизненные цели и ценности, моральные нормы. И в том и другом случае, попадая в должностной мир, продвигаясь по разным уровням штатного расписания, человек руководствовался в своей деятельности теми законами и тем порядком, который был предопределен в нем номенклатурой.
Номенклатура — это определенное качество развития штатного расписания общества, которое свидетельствует о достаточно высоком уровне его развития и, что особенно важно, способности должностного мира к расширенному воспроизводству. Она была универсальным регулятором, своеобразной культуросозидающей матрицей штатного расписания. Она же исполняла роль высшего цензора, функции единственного масштаба и мерила для оценки вклада каждой должности в развитие целого. Была всеобщей мерой осмысленности тех поступков, которые совершали отдельные представители должностного мира.
Постепенно, в результате естественного внутреннего перерождения, номенклатура из совокупности общественных отношений и норм превратилась в особого субъекта исторического развития должностного мира тоталитаризма. При социализме существовал определенный медиум, который передавал, транслировал в обществе основополагающие нормы постоянно развивающегося штатного расписания. Эту функцию выполняла коммунистическая партия. По мере того, как происходило последовательное и неуклонное огосударствление всех и вся должностей, столь же неуклонно и последовательно развивался процесс номенклатуризации партии. В результате чего коммунистическая партия превратилась в особый должностной мир. В этом миру все было, как и вовне. Но поскольку партия была “умом, совестью и честью”, “руководящей и направляющей силой” общественного развития, постольку член партии был не просто должностью, а матрицей общественного поведения — своеобразным зеркалом общественной нравственности и социальной активности.
Огосударствление штатного расписания и номенклатуризация партии — это два взаимосвязанных процесса. Между ними всегда существовали определенные противоречия. Глубинный смысл и основное предназначение штатного расписания истории — универсальная организация самодеятельности человека. Но в условиях социализма эту роль сначала все чаще выполняла номенклатура, а затем, по мере номенклатуризации партии — собственно коммунистическая партия. В результате оказывалось, что должностной мир тоталитаризма охватывал лишь сферу деятельности человека. А его самодеятельность оказывалась все чаще в сфере действия специфических законов номенклатурного братства партийных чиновников.
Речь в данном случае не идет о противоречии между обществом и партией. Речь идет о другом. В рамках общей логики обобществления должностей, формировались два относительно независимых вектора развития внутренних противоречий каждой отдельной должности: огосударствление и номенклатуризация. По мере того, как номенклатура из функции, системного качества развития должностного мира социализма превращалась в его субъекта, противоположность штатного расписания и номенклатуры становилась все более острой, непримиримой, антагонистической.
В результате единый должностной мир тоталитаризма как бы постоянно раскалывался на два активно противостоящих друг другу “мирка”. В одном из них человек был пекарем, лекарем, просто начальником. А в другом миру — членом партии. В первом случае он должен был “просто работать на своем рабочем месте”, производить нужный обществу продукт, во втором — направлять и организовывать, оценивать и исправлять деятельность тех, кто просто работает, или не работает на своем рабочем месте. Раздвоение личности — это лишь одно из следствий “столкновения” штатного расписания и номенклатуры. Важнее было другое. Без развитой номенклатуры штатное расписание не способно было к саморазвитию, постоянному совершенствованию. Но постоянное обособление номенклатуры, монополизация партийной номенклатурой самодеятельности человека вело к застою, деградации должностного мира социализма.
Неоднократно предпринимаемые попытки эволюционно перестроить систему должностей, изменить отношение штатного расписания и номенклатуры ни к чему не привели. После каждой очередной попытки “бюрократической революции” их отношения только обострялись. И вот, свершилось! В результате демократических преобразований штатное расписание развитого социализма и всевластие партийной номенклатуры рухнули. А что же на обломках очередного “самовластья”? А ничего нового. Исчезла КПСС, как организующая и направляющая сила общественного развития, но осталась номенклатура. Ее ряды пополнились новыми членами, которые принесли с собой принципиально новый опыт самореализации человека, его самодеятельности в условиях кризиса тоталитаризма.
Как и прежде, правда, теперь уже не партийная номенклатура, но номенклатура новой власти выбирала в штатном расписании постсоветского общества людей с наиболее развитой способностью к самодеятельности, творческой, инициативной работе. Приручала их, наделяла необходимыми полномочиями, создавала условия для превращения их деятельности в универсальную матрицу воспроизводства отношений тоталитарного общества. Тем самым, как и прежде она противопоставляла номенклатурное братство чиновников штатному расписанию “демократической” России. В свою очередь, определенные изменения произошли и в самом штатном расписании. Они не затронули основ его тоталитарного существования, но поменяли, иногда даже значительно, формы проявления. Исчезли из номенклатуры должностей наиболее одиозные: строители светлого будущего, различные общественные активисты, идеологические пастыри, народные заступники и... диссиденты. Те, что остались, перегруппировались, выстроились по новому ранжиру, разделили полномочия и компетенции, привилегии и ответственность, самоопределились в соответствии с новыми порядками и правовыми нормами. И приступили к тому, чем они занимались всегда.
В условиях кризиса тоталитаризма парадокс его штатного расписания и номенклатуры приобрел как бы новые очертания, новые способы проявления. “Маятник” “демократизации” существенно, хотя и не кардинально, изменил амплитуду своего движения. В результате была ослаблена номенклатура. Что позволило в короткие сроки штатному расписанию реорганизоваться в соответствии с изменившимися условиями. В настоящее время маятник движется в другую сторону. Следует ожидать на фоне “нового” штатного расписания усиления, с одной стороны, потенциала номенклатуры, с другой стороны, ее противостояния новому должностному миру. Вместе с тем, при определенных условиях, частично о которых говорилось в нашей работе “От номенклатуры к бюрократии” (“Чиновникъ”, 1999, № 1-2), может кардинальным образом измениться природа данного парадокса. И мы получим возможность выйти из кризиса тоталитаризма в посттоталитарную эпоху развития российского общества.
Исторический смысл и основное предназначение тоталитаризма — формирование единого общественного субъекта, который был бы одновременно субъектом деятельности и самодеятельности. Основным универсальным средством достижения этой цели было государство. В процессе огосударствления общественной жизни человека должно было окончательно разрешиться противоречие человека и общества, объекта и субъекта общественного развития. Должно было, но…
Что же происходит с субъектом истории при тоталитаризме? Как мы уже отмечали, в процессе формального обобществления самодеятельной природы человека формировался универсальный должностной мир социализма, в котором каждый человек, если он занимал какую-либо должность, был Человеком, т. е. неотъемлемой частичкой единого исторического субъекта. Пройдя определенные уровни штатного расписания социализма, он, кроме всего прочего, приобретал бесценный опыт универсального воспроизводства в качестве субъекта исторического творчества. Тот опыт, который по крупицам собирала советская номенклатура.
Вхождение в штатное расписание номенклатуры, которое в своем наиболее развитом виде было тождественно штатному расписанию коммунистической партии, позволяло человеку помимо должности и определенного места в иерархии штатного расписания истории, получить еще и индульгенцию на творчество. Как Фауст продал душу Мефистофелю за возможность творить, так и наш человек с большой буквы мог быть субъектом самодеятельности, творить по своему образцу и подобию, лишь будучи членом организации, то есть имея партийный билет в кармане!
Противоречие двух процессов (огосударствления общественной жизни — номенклатуризации партийной жизни) привело к появлению, в рамках единого штатного расписания социализма, которое исполняло роль своеобразной матрицы самодеятельности для каждого члена общества, особой социальной реальности — номенклатуры. Являясь посредником между различными подсистемами и элементами должностного мира социализма, номенклатура постепенно стала единственным субъектом развития штатного расписания истории социализма. Но на этом ее метаморфозы не закончились. В процессе естественной и закономерной самоорганизации номенклатура из субъекта развития штатного расписания истории превратилась в единственного субъекта исторического творчества — “руководящую и направляющую силу” истории. Есть разница, и она существенна, между номенклатурой, как субъектом штатного расписания социализма, и субъектом развития нового общественного строя. В первом случае она существовала как некий принцип (“матрица”) самоорганизации должностного мира социализма. Во втором же случае, номенклатура была или, во всяком случае, пыталась стать единственным субъектом развития советского общества в целом.
Кризис тоталитаризма до предела обострил противоречие номенклатуры как объекта и субъекта развития российского общества. Тоталитаризм искал выход из сложившейся ситуации в реформе организационных форм деятельности номенклатуры. Он пытался путем отказа от монополии КПСС и реформы административно-командной экономики изменить природу номенклатуры, стимулировать появление иных форм организации самодеятельности людей.
Мы уже говорили выше о том, что Ельцин использовал власть как средство для реформы государства. Он попытался разрубить гордиев узел номенклатурного тождества коммунистической партии и советского государства. Для решения этой задачи использовались все доступные ресурсы, в том числе, стихийный, но достаточно мощный потенциал демократического общественного движения. В основном же ставка была сделана на силу власти. Оказалось, что этого недостаточно. Удалось разорвать связь партии и государства, частично перестроить организационную систему государственной власти, на началах формальной демократии построить отношения разных ветвей власти, отношение центральной власти и субъектов Федерации, государственной власти и местного самоуправления.
При этом любая попытка углубить и расширить экономические, политические и социальные реформы в стране была обречена на провал
Главная ||
Вверх ||
Назад